Для резких действий нужны сильные эмоции, которых у Казика в отношении жены не было. Достаточно было не давать повода для их возникновения. "Жена да убоится мужа своего". Она... "убоялась". Старалась не нарываться, вести себя максимально тихо, незаметно, превращаясь потихоньку в "серую мышку".
К детям её не пускали, друзей-подруг у неё не было. На каждом шагу она сталкивались с презрением, с оскорблениями и утеснениями. В Вислице на это наложилась уже прямая нищета: Кудрявый срезал содержание мятежного братца. "Чтобы не бунтовал, дурень". А тот даже и имеющееся немногое предпочитал тратить не на жену.
"Если жена шопоголик, то муж голожопик". Здесь и без шопоголизма - все "голожопики".
И тут, вдруг... Подарки. Дорогие. Невиданные. Прямо ей. Которые тут же, на глазах у всех, очередная "милашка" мужа забрала себе.
Горечь новой жгучей обиды пробила скорлупу привычной апатии, наросшей на её душе за эти годы. Она разрыдалась у себя в светлице.
Отплакалась. Успокоилась.
"Плетью обуха не перешибёшь".
"Так судил господь".
Беспросветное, безнадежное существование. Ожидание конца. Сиди и жди. Когда ж, наконец, всё кончится.
"Апокалипсис" - мечта. "Страшный Суд" - манящее будущее.
Ничего сделать она не могла. Но внутри, в закоулках души, появилось полузабытое чувство. Надежда. На что-то. На "перемену участи". Хоть какую-то.
С братом Романом она была в отношениях неприязненных, после смерти отца, которого так глупо подвела добрачным сексом, у неё не оставалось во всём мире близких людей.
Но вот возник виновник её бед. Которого она за эти годы многократно вспоминала, проклинала, ненавидела, казнила себя за то... за всё.
Сгубил жизнь её молодую. Мерзавец. Трус. Подлец. Поиграл и сбежал.
Разумом-то она понимала, что произошедшее - стечение обстоятельств, что она сама...
"Пока сучка не всхочет - кобель не вскочит" - русская народная мудрость.
Но так было приятно, естественно взвалить все вины на Ваньку! Который, поди, и сдох уже. Брат-то потьмушников посылал. Раз не нашли - значит...
А тут, оказывается, он, юной девичьей судьбы погубитель, живой! Он-то и есть тот странный "Зверь Лютый", про которого иной раз обрывки разговоров доносятся и до её ушей. Это, оказывается, он, её Ванечка, всяких подвигов насовершал. Стал третьим князем на "Святой Руси", хотя, вроде бы, сидит где-то на Не-Руси. И он о ней не позабыл! Вот, поклон передавал, подарки прислал.
Э-эх... А как хорошо с ним было... Уж и не вспоминается... А, может, он меня заберёт отсюда? - Куда?! Кем?! - Да хоть кем! Вон, Агнешка пишет, что ей в его дому хорошо. А? На её место? Да хоть к ней в прислужницы! Лишь бы из этого беспросветного ядовитого болота!
Нет. Зачем я ему? Старая, детная... Кому нужна женщина, которая даже своему законному не нужна?
"Женщина начинает стареть в двадцать три года" - формулировка французского классика 19 в. на Руси 12 в. есть всеобщее ощущение. Жизнь прошла. Пора начинать. Превращаться в ветхую развалину.
Но - надежда. Не конкретно, а так, огоньком в тумане. Что и как - непонятно. Но какой-то свет где-то там... может быть...
Надо... надо что-то сделать... чтобы как-то... переменить нынешнее состояние.
Княгиня не знала не только "как" сделать, она не знала "что". Что она хочет? Только - чего она не хочет. Вот этого всего.
Тем временем природа шла своим обычным ходом, январские холода сменились февральскими метелями и мартовскими оттепелями. К концу зимы в Вислице узнали о победе её брата Ропака в новгородском походе.
Она не могла ни сбежать, ни написать послание. Ни, даже, просто сказать пару слов гонцам с глазу на глаз. Но "если женщина хочет"... Уж в который раз я убеждаюсь, что даже и морские демоны из "1001 ночи", не в состоянии остановить её устремлений.
Перекусывая нитку в вышивке очередного церковного покрывала со св. Войцехом, княгиня окинула взглядом напоследок полотно и задумчиво произнесла:
-- Жаль. Жаль, что до сих пор не отомстили злобным язычникам, погубителям святомученика. А ведь можно и брата моего позвать. У него-то нынче дружина большая да без дела.
-- Чегой-то?