Измена

Мелли в десятый раз за день вытащила затычку из ставни — будто бы для того, чтобы посмотреть, что делается на дворе. Но буря надвигалась с востока, Мелли же смотрела на запад, стараясь различить что-то в слепящей белизне, где исчез второй хальк.

* * *

Тавалиск поднял прикрывавшую сыр салфетку и втянул в себя аромат. Превосходно. Профаны всегда первым делом осматривают сыр, ища голубые жилки, которые должны быть четкими и в то же время тонкими. Но Тавалиску было достаточно одного запаха. От голубого сыра не должно пахнуть приторно, как от молочницы, — нет, это король сыров, и пахнуть он должен как король. Предпочтительно покойный. Не все, к сожалению, способны оценить этот аромат начинающегося распада, идущий от грибницы, пронизавшей тело сыра.

Да, запах — это все. Резкий, дразнящий, беззастенчивый. Он должен врываться в ноздри, как кнут ложится на спину: сначала ему противятся, но потом, обвыкнув, начинают находить в нем своего рода удовольствие.

Тавалиск, священнодействуя, как хирург, отделил серебряным ножичком солидный ломоть сыра. Когда нож взрезал корку, запах стал еще пронзительнее — от него мутилось в голове. В такие минуты архиепископ был как никогда близок к религиозному экстазу.

В дверь постучали.

— Входи, Гамил! — Тавалиск научился распознавать своих секретарей по стуку. Нечего и говорить, что Гамил стучался противнее всех: робко и в то же время нетерпеливо.

— Добрый день, ваше преосвященство, — произнес секретарь — чуть менее смиренно, чем обычно.

— Какие новости на этот раз, Гамил? — спросил Тавалиск, даже не думая отвлекаться от сыра.

— Очень примечательные новости, ваше преосвященство. Без преувеличения.

— Гамил, твое дело — сообщать мне новости. А мое — судить, примечательны они или нет. — Тавалиск положил кусочек крошащегося сыра в рот, смакуя изысканный вкус плесени. — Ну же, Гамил, выкладывай. Не дуйся, как девица, которой нечего надеть на танцы.

— Помните рыцаря, ваше преосвященство?

— Которого? Их так много в древних сказаниях, — забавлялся Тавалиск.

— Вальдисского рыцаря, ваше преосвященство, Таула.

— Ах этого! Так бы сразу и говорил. Разумеется, помню. Пригожий молодец. Только вот кнута не любит, кажется. — Тавалиск отрезал немного сыра кошке.

— И ваше преосвященство помнит также, что мы следили за его путешествием на север?

— Я что, по-твоему, из ума уже выжил? Я ничего не забываю, — оскалил зубы архиепископ, — ничего. Запомни это хорошенько, Гамил.

— Примите мои извинения, ваше преосвященство.

— Принять приму, — смягчился Тавалиск, — но и дерзости твоей тоже не забуду. — Кошка, понюхав протянутый ей сыр, шмыгнула прочь. — Продолжай, Гамил.

— Рыцарь, как вы и подозревали, направлялся к Бевлину.

— Известно ли, к чему привела их встреча? — Тавалиск, присев, тыкал сыр забившейся под кушетку кошке.

— Известно, ваше преосвященство. Один из наших шпионов спешно прибыл в город, чтобы доложить об этом.

— Лично? Неслыханное дело. Почему он не прислал гонца? — Архиепископ ухитрился словить кошку за шею и насильно впихивал сыр ей в рот.

— Он считал эти новости настолько важными, ваше преосвященство, что не решился доверить их третьему лицу.

— А быть может, он надеялся, что его наградят?

— Если ваше преосвященство выслушает меня, — с тенью досады ответил Гамил, — то, возможно, сочтет, что этот человек и впрямь заслужил какую-то награду.

— Да ну? Что же он мог такого сообщить? Уж не поразило ли Тирена молнией? А может, Кесмонт восстал из мертвых? Или наш рыцарь оказался самим Борком во плоти?

— Нет, ваше преосвященство. Бевлин умер.

Тавалиск отпустил кошку, с трудом распрямил свое грузное тело и молча подошел к столу. Выбрав наилучшую из стоящих там крепких настоек, он налил себе бокал до краев, даже не подумав угостить Гамила, пропустил хороший глоток и лишь тогда заговорил:

— Насколько надежен сообщивший это человек?

— Он работает на нас уже десять лет, ваше преосвященство, — его преданность и опыт выше всяких похвал.

— Как умер Бевлин?

— Наш шпион в предутренние часы подобрался к самому дому и увидел в окно, что мудрец лежит мертвый на скамье, убитый ножом в сердце. Шпион затаился и стал выжидать. В комнату вошел наш рыцарь, увидел мертвеца — и, что называется, подвинулся.

— Подвинулся?

— Спятил, ваше преосвященство. Шпион говорит, что рыцарь взял мертвеца на руки и просидел так не меньше четырех часов, качая его, как младенца. Шпион уже собирался уйти, но пришел тот воришка, что странствует вместе с рыцарем. Мальчишка поднял Таула, усадил его на стул и прочее — но, когда юнец ненадолго вышел, рыцарь вскочил, сел на коня и ускакал на запад. На другой день мальчик, похоронив Бевлина и заперев дом, последовал за ним — а наш человек поспешил в Рорн.

— Кто же убил мудреца?

— Это-то и странно, ваше преосвященство. Шпион всю ночь наблюдал издали за домом — и после прибытия рыцаря с мальчиком никто не входил и не выходил.

— Самого убийства он не видел?

— Увы, ваше преосвященство, — даже шпионы должны когда-нибудь спать.