Измена

Он сзади ухватил ее за лодыжки, и она опрокинулась, продолжая по инерции лететь туда, где лежал Мэт. Он еще дышит? Но Флетчер был уже на ней. Он за волосы отдернул ее голову назад, и она почувствовала у своего рта и носа что-то холодное, влажное и едкое. Все померкло у нее перед глазами, и потолок обрушился на нее.

Флетчер задыхался от боли. Энни пыталась его ослепить! Его любимая Энни, по которой он томился все это время! Она не невинна. Она ничем, не отличается от остальных.

Боль в левом глазу, на который она надавила сильнее, была пугающе сильной. Правый глаз тоже болел, но все же не так. Он видел, но все расплывалось перед глазами. Он мог видеть Энни, которая валялась без сознания, одурманенная хлороформом, как и та, другая, чьи пронзительные стоны наконец-то затихли.

Но она скоро очнется, и у него в руках будут целых две суки.

Джек хотел было оттащить ее обратно к алтарю, раздеть и как-нибудь овладеть ею. Но она без сознания, и это будет уже совсем не то удовольствие. Он хотел видеть ее ужас, слышать ее стоны. Более, чем когда-либо, он хотел наказать ее. И он накажет, овладеет ею там, где на мили вокруг не будет ни единого человека. И там она может стонать сколько влезет, и никто ее не услышит. И там он сможет наслаждаться звуками ее стонов.

Но между тем не мешает кое о чем побеспокоиться. Устранить тут беспорядок.

Он втащил сперва Энни, а потом Кэролайла вверх по ступенькам в святилище, потом вокруг алтаря и вниз по ступенькам в крипту. Это была большая округлая комната со стенами из цементных блоков, отгораживавших ее от остальной части подвала. Она в конце концов должна была использоваться для захоронения некоторых избранных людей, — возможно, священнослужителей — тех, кого признают достойными быть захороненными в соборе. Но сейчас тут еще не все доделали. Внутренняя отделка мрамором была закончена всего лишь на две трети, и продолжались работы по укладке каменного пола.

Джек отпер дверь и распахнул ее. Боль в глазах немного утихла, но видел он все по-прежнему расплывчато. Он был собран и опять готов к борьбе. Он уже спрятал здесь одну девчонку. Теперь она уже, наверное, пришла в себя и сгорает от желания выбраться.

В крипте не было света, и сюда не пробивалось ни единого звука. Джек включил фонарик и смутно различил очертания девичьей фигуры, скрюченной на полу футах в десяти от двери. Она спит или умерла? Впрочем, наплевать. Он в ней быстро разочаровался — холодная и безмолвная, как камень. Когда он попытался вытащить из нее, где ее любовник, она впала в какое-то полуобморочное состояние. Глаза на бледном лице смотрели так, будто она за миллион миль отсюда. Она не молила, не стонала, и он быстро потерял к ней интерес. Она была ничто в сравнении с Энни. Просто ничто.

Но хватит ли им воздуху тут на двоих? Должно хватить — комната большая. Энни еще жива, и он хотел, чтобы так и осталось. По крайней мере до тех пор, пока он не научит ее хорошим манерам.

Через пять минут у Флетчера в крипте было уже не два, а три пленника.

Теперь ему нужна небольшая помощь.

Он пошел обратно к кафедре, где оставил свой сотовый телефон.

Тридцать девятая глава

Барбара Рэй пробудилась внезапно, как от толчка. Пот капельками катился у нее по лбу и подмышкам, а вдоль спины пробирался холод. Ей снился Джузеппе Бриндеши, она видела его отчетливо и ясно, будто живого. Он стоял в центре собора, там, где главный неф пересекался с поперечным нефом, в центре поперечной крестовины. Он силился ей что-то сказать, но когда он начал говорить, оглушительный грохот послышался из-под пола, не похожий, однако, на звук, который бывает при землетрясениях. И она не смогла разобрать его слов, хотя он, казалось, очень старался, чтобы до нее дошел их смысл. Потом пол собора разверзся, и оттуда, из темноты, выскочил крохотный новорожденный ребенок с бледным личиком и закрытыми глазками…

Барбара Рэй несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Потом села и потянулась к своей одежде, которую держала на стуле возле своей кровати. Сон был немного чудной, но внутреннее беспокойство не проходило. Что-то было не так.

Она поднялась, натянула платье и направилась вниз, в подвальную комнату, взглянуть на Паулину.

Найдя комнату пустой, Барбара Рэй нисколько не удивилась. Или парень пришел к ней, или она ушла к нему. Она прекрасно знала, что они оба в течение последних трех недель время от времени прокрадывались в юношеский центр, чтобы помыться и раздобыть еду, воду и одеяла, чтобы согреться в своем холодном мрачном укрытии в недрах нового собора.

Она хранила их секрет, потому что хранить чужие секреты был ее долг, ее обязанность и — да! — ее страсть. Это было ее долгом всему миру в обмен на то, чтобы хранилась одна огромная тайна, которую ее прихожане никогда не должны узнать.