Измена. Я тебя (не) прощу (СИ)

— Скажите, ради Бога, что вы успели, — женщина рыдает. Начинаю понимать, что это Линина свекровь.

— Лина в больнице, которая на Азоревича. Шанс сохранить ребенка минимальный. Артура везут в отделение полиции. Спасибо, что вы позвонили. Он бы ее убил.

— Надеюсь, вы не посадите моего мальчика? — вот так вопрос, конечно, посажу. И сделаю так, чтобы его отправили туда, где вечная зима.

— Не хочу вам врать. Я пока не знаю, что будет дальше, нужны показания Лины. Я не юрист, не могу спрогнозировать всю ответственность.

— Мы приедем. Только никому не говорите, что это я вам позвонила. Об этом никто не должен знать. Никогда!

Она отключает звонок. Чудеса. Сразу звоню своему юристу, чтобы запросили в службе связи звонки, чтобы не дали их удалить. Они нам еще в суде понадобятся.

По коридору бежит девушка, очень похожа на Лину, только чуть крупнее и как будто бы старше.

— Вы Олег? — останавливается у скамейки. Не дождавшись ответа, она кидается мне на плечи, начинает рыдать.

За ней подходит парень, наверное, мне ровесник, может, немного старше.

— Сева, — протягивает руку.

— Это вы нашу девочку из этого ада вызволили? — девушка садится на корточки и ревет. — Зачем она от нас ушла, могла бы с нами жить. И ничего бы не случилось.

— Алин, не надо ее хоронить. Очапается, — Сева помогает ей пересесть на скамейку.

— Ее жизни ничего не угрожает. Спасают ребенка, — говорю куда-то в воздух.

Сидим, в каждый думает о чем-то о своем.

— Это Линкина кровь? — сестра показывает на пятна на рубашке и рукавах.

— Ее мужа.

— Капулетти и Монтекки пожаловали, — Сева кивает на коридор.

Белецкие и Чернышовы в полном составе. Отцы с наглыми лицами, властелины жизни. Видно, что вчера бухали, а сегодня еще не чувствуют себя свежими.

Свекровь прячет глаза. Мать Лины останавливается, потом подходит и обнимает меня.

— Ты спас нашу девочку, — хороша актриса.

Белецкий протягивает руку, не спешу ее пожимать. Не понимаю, как вести себя в этой ситуации. Устраивать скандал в больнице, чтобы нас выгнали — не хочу. Молчать — не могу, все внутри переворачивается и лезет наружу. По морде бы всем дать, но точно не в этих стенах.

— Наш сын к какой плате? — Чернышов смотрит на меня быком. Но говорит уважительно. — С ним все нормально, ты несильно его покалечил?

— Чуть сильнее, чем ваши “гримеры”. Жить будет.

— В какой он палате? — переспрашивает, понизив голос.

— На нарах где-то. Его паршивая шкура меня не интересует.

— Ну и где эти твари, кому в рожу плюнуть? — громом раздается по коридору. Бабушка Настя, вся пыльная, грязная, тоже чуть в крови, видимо, об Артура вымазалась.

— Кто эта сумасшедшая? — “Капулетти и Монтекки” переглядываются, типа с чьей стороны родственница.

— Что пришли, совсем совести нет. Кто девкины родители.

Я бы на их месте не сознавался, уж сильно бабушка воинственно выглядит. Сева украдкой тычет пальцев в тещу и тестя.

— Она? — спрашивает у меня. — Вижу, что она. Она ж на тебя похожа, ты как своего ребенка могла продать, скатина. Какая ты мать! Свинья, ты бессовестная.

Вот это выступление! Я в восторге от этой бабушки. Даже после того, как все это завершится, стану ее названным внуком.

Вокруг собираются люди, снимают все на телефон.

— Женщина, вы что себя так ведете? Старуха сумасшедшая!

— Рот закрой, — баба Настя, — подносит кулак к носу матери Лины. — Это вы не люди, сажать вас надо! Ну ничего, мы с Ваньком этим и займемся!

Глава 40. Разговор с врачом

— Милая, дела твои не важные. Как самочувствие? Болит, тянет? — врач измеряет температуру, щупает живот, смотрит какую-то выписку. — Ты совсем еще молодая, да и муж, как я понимаю, у тебя-то еще дерьмо. Может, не будем тебя мучать? Срок маленький. Как я поняла, у тебя уже новые планы на жизнь, где твой дебил за бортом остается. Может, и память о нем не нужна в твоей жизни?

— Вы думаете, я без ребенка смогу его забыть?

Плохо понимаю, что происходит. Трясет мелкой дрожью, болит голова, в руке капельница. За дверью ссорятся мои, слышу крик матери, кажется, баба Настя всех затыкает. Все вокруг плывет, во рту сухо, облизываю губы, они горячие и шершавые.

— Сохраняйте. Делайте, все что можно! — страх за свою жизнь отходит на второй план. Странная моя беременность, я даже осознать толком не успела, что у меня будет ребенок. Все навалилось, что моя дурная голова переключилась на “более важные” вещи: как уйти от мужа, как выжить. Совсем не обращая внимания, что я уже не одна, фокус внимания на малыша не успел перейти. А теперь непонятно, перейдет ли.

— За дверью ватага ваших родственников. Кого-то позвать? — врач подает бутылку воды, потом что-то поправляет в системе. — Ты ела в последний раз когда?

— Нет, никого не хочу видеть. У меня нет родителей, я сирота. Есть только бабушка, слышите, это она держит оборону от людей, которые меня родили, а потом предали. И если я дам согласие на то, что вы предлагаете, — слово “прерывание” даже произнести не могу, комом становится в горле. — Я стану, как они. Как моя мать.

— Поняла, — голос врача стал тише, мне показалось, что она растерялась от происходящего. — Ела когда?