Измена. Яд между нами (СИ)

Женщина лет сорока с удивлением смотрит на меня, не донеся до рта чашку с чаем. Не дожидаясь приглашения, присаживаюсь на на стул и вопросительно смотрю на исполняющую обязанности.

– Я хочу услышать ваши объяснения, почему моей бабушке стало хуже, – тихо спрашиваю я, забираю телефонную трубку, которую Ада Львовна схватила. – Я слушаю.

– Кто вы такой? – визгливо спрашивает женщина, продолжая коситься на средство связи. – Какая бабушка? О чем вы?

– Я о Ядовой Раисе, – морщусь от ее противного голоса и снова перевожу тяжелый взгляд на объект допроса. – Мне сказали, что через три дня ее переведут в палату. И что я вижу в итоге?

– Мы не знаем, что случилось? – глаза исполняющей обязанности начинают лихорадочно бегать. – У нее внезапно резко подскочило давление, и как результат – кома.

– А почему у нее резко подскочило давление? – с нажимом спрашиваю я. – Ада Львовна, у вас здесь шарашкина контора или больница?

Женщина начинает тяжело дышать, хватаясь за сердце.

– Концертную программу оставьте для тех, кто ею впечатлится в полном объеме, а я хочу услышать предельно точный ответ. Почему резко поднялось давление? – произношу я, не думая о том, что Аду Львовну может хватить апоплексический удар. – Я жду, – рявкаю, повышая голос.

Она молча разводит руками, продолжая хватать ртом воздух. Я поднимаюсь, наливаю стакан воды и вручаю его женщине.

– Выпейте и расскажите все. Иначе я сейчас от вашей шараги камня на камне не оставлю, а вы все пойдете под суд. От вас до последней санитарки, – снова сажусь на стул и смотрю, как женщина судорожно пьет воду, которая проливается на белый халат и, наконец-то, выдыхает. – Готовы дальше беседовать?

– Да, – слышу шипящий ответ.

– Почему поднялось давление? – уже который раз спрашиваю я, чувствуя себя, попугаем.

– Мы не знаем, – вижу, что ответ дается нелегко, но останавливаться не собираюсь.

– Вы брали у нее анализы после приступа?

– Нет, – шепчет женщина, опуская глаза.

– Я думаю, когда Илья Борисович уезжал, он же передал вам своих больных? И то, что Раю отравили для вас не новость. Так почему же вы не удосужились взять анализы и отдать их на исследование? – внутри меня уже все клокочет от злости, и я из последних сил стараюсь держать себя в руках. – Вы сейчас же дадите распоряжение о проведении токсикологической экспертизы. И чтобы результаты лежали у вас на столе в течение часа.

– Да, да. Конечно, Герман Евстафьевич, – глядика ка даже имя мое с перепугу вспомнила. – Вы будете ждать?

– Да. Я буду ждать и желательно у постели своей бабушки, – говорю я поднимаясь.

– Но она же в реанимации. Туда нельзя, – пытается протестовать Ада Львовна.

– С сегодняшнего дня можно, – говорю я, наклоняясь через стол и приближая к ней лицо. – А еще не советую никому звонить, кроме лаборатории. Вы же меня понимаете?

– Да. Пойдемте, я вас провожу, – Ада Львовна поднимает свое пышное тело из-за стола, направляется к выходу, стараясь пройти максимально подальше от меня.

Мы идем по коридору, за нами следует Николай, который уже успешно переговорил с больничным охранником. Мне выдают белый халат и бахилы, а также заставляют одеть какую-то странную шапочку на голову и маску на лицо, и заводят в помещение реанимации.

То, что я вижу повергает меня в шок. Рая, еще недавно властная, бодрая, жизнерадостная, сейчас опутана какими-то проводами и трубками. Такая маленькая, сухонькая, беспомощная старушка. Никто и никогда не позволял себе называть ее так. А сейчас через бледную кожу просвечиваются все кровеносные сосуды, а морщинки превратили ее лицо в печеное яблоко.

Я беру ее прохладную руку в свою, и на меня накатывает такая волна боли и осознание того, что Рая единственная родная душа, которая у меня осталась. Она моя семья.

– Рая, ну ты чего помирать собралась? – тихо шепчу я. – А как же невыполненный план по моему окольцовыванию? Если ж ты не будешь меня в зад толкать, я ж так и останусь холостяком.

В палату входят медсестры в сопровождении Ады Львовны, и мне приходится отпустить Раину руку и отойти к окну. Я внимательно наблюдаю за всем, что делают с бабушкой, каждую готовый кинуться коршуном, если мне что-то не понравится.

– Анализы будут готовы через тридцать минут, – говорит одна из женщин и выходит.

За ней покидают палату и все остальные.

– Буду ждать вас у себя, – говорит Ада Львовна, останавливаясь у двери.

– Буду через двадцать минут, – я снова подсаживаюсь к кровати и беру Раю за руку.

Мне кажется, что если я буду ее вот так держать, она сейчас откроет глаза и скажет:

– Не дождешься, внучок. Не дождешься.

И все будет как раньше. Наши пикировки, споры, задушевные разговоры.

– Бабуль, – почему-то именно сейчас мне хочется ее так называть. – Ты долго-то здесь не залеживайся. Нам еще отравителя искать. А без тебя никак. Так что отдохни немножко и в строй.

Двадцать минут пролетают незаметно, хотя раньше такого не было. Я часто тяготился ее обществом. Наверное, сегодня так потому что она молчит, а говорю только я. Поднимаюсь, целую ее в щеку, стараясь не задеть все эти трубки, и иду в кабинет главврача.