Измена маршалов

Павел рассказал: после отъезда в Москву Глафиры с детьми хабаровскую квартиру маршала ночами посещали какие-то люди, вероятно из НКВД, что-то искали. В Хабаровске распространяются слухи о том, что Блюхер оказался японским шпионом и что, якобы, он, Павел — брат Василия Константиновича, успел своевременно уведомить органы безопасности о вылете маршала-шпиона в Токио…

После рассказа брата Василий Константинович, по словам Глафиры Лукиничны, долго ходил по гостиной, холлу в глубоком раздумье, потом остановился у края бильярдного стола, развел руки в стороны, как бы охватывая этим жестом весь дом и все, в нем происходящее, и произнес: «Ведь это же — изощреннейшее издевательство…» Выражение лица его при этом было горькое, глаза холодные, сине-стальные.

По истечении некоторого времени он обрел свое обычное состояние; внешне старался демонстрировать хорошее настроение. Но что происходило в его душе? Надо полагать, в полном спокойствии он вряд ли теперь пребывал. Наверное, на него нередко накатывала тревога.

Тревожиться было от чего. Он не мог не испытывать мрачных опасений после того, что случилось с ним в связи с хасанскими событиями. А тут еще Крысько пропал. Секретарь Военного совета фронта, а проще сказать, порученец маршала, Иустим Максимович Крысько должен был ехать с Блюхером в Сочи, но в дороге потерялся. Возможно, захлопотался и в спешке сел в другой вагон? Возможно, опоздал к поезду? Во всяком случае, в Сочи он не появился, и в течение нескольких дней вестей от него никаких не было. Глафира Лукинична послала телеграмму в Москву на имя Иустима Максимовича с просьбой сообщить, где он и что с ним. Пришел ответ: «Крысько арестован»…

Как ни старался Василий Константинович скрывать свои думы и чувства, они все же прорывались наружу. Время от времени он говорил жене: «Абсолютно смелых людей не существует, начнут выламывать руки и ноги, никто не выдержит — подпишет…», или: «Если со мною что-нибудь случится — меня оправдает история», или: «Со мною что-нибудь случится — тебя не тронут…»

В последнем он ошибся. 22 октября, когда его арестовали, Глафиру тронули. И детей тронули. И брата Павла…

Глафира Лукинична вспоминает: «21 октября нашему сыну Василину исполнилось восемь месяцев, он был такой славный синеглазый бутуз! В этот день мы семьей до сумерек играли в волейбол. После ужина собрались в холле, расставаться не хотелось — не заметили, как пришла ночь. Позже я пошла посмотреть, все ли в порядке у ребят, и… нашла Севу и Нину, играющими в карамболь. Вира спала тут же на диване. Ребята попросили не уносить ее: «Нам с ней лучше, уютнее».

Утром Сева с Ниной ушли заниматься к учителю. Муж еще спал. В детской я кормила сына, дверь в холл была открыта. Вдруг вихрем мимо двери к спальне пронеслись четверо мужчин в темных гражданских костюмах, и, словно тень, вырос на пороге наш охранник Лемешко; встал, преградив выход из комнаты. Пронзила ужасная догадка…

Отняв от груди сына Василина, я положила его на кровать (в комнате была нянечка Настенька), подошла к двери и в этом своем ужасе и страхе впилась взглядом в глаза Лемешко. Он отстранился. Я быстро вошла в нашу спальню, успела дойти до середины комнаты. Мгновенно двое схватили меня под руки, вывели. Помню сидящего на постели мужа, в белье, опершегося обеими руками о край кровати, ноги скрещены, голова опущена… Двое других, стоявших слева от кровати, обыскивали верхнюю одежду мужа… И опять в. проеме двери детской возник Лемешко».

Блюхер понял: это — конец. Для полной убежденности спросил хозяйничавших в спальне двоих работников НКВД: кто они и что им от него надо? Один назвался комбригом госбезопасности Федоровым, другой старшим майором госбезопасности Радованским. Федоров предъявил ордер на арест. «Ордер № 1901.19 октября 1938 года, — пробежал глазами бумагу маршал, — выдан комбригу госбезопасности Федорову на производство ареста и обыска Блюхера Василия Константиновича. Народный комиссар внутренних дел СССР Ежов»…

Обыск в комнатах длился больше часа. В результате его были изъяты личные вещи маршала, документы, письма, ордена, оружие…

Всех, кто находился в доме, выводили во двор по отдельности.

Пять черных машин ждали у подъезда. Для детей и прислуги в отдалении стоял длинноносый автобус.

Глафира Лукинична продолжает вспоминать: «Первым вывели Василия Константиновича. Он был одет в форменные брюки, на ногах сапоги, в нижней белой рубашке с подтяжками. Шел нетвердым шагом. Потом арестовали меня. Наша пятилетняя дочь Ваира взяла меня за руку и, весело припрыгивая, напевала песенку… Вдруг, уже у выхода, ребенка словно ударило током. Она дико закричала, обняла мои колени, вцепилась в них, мои слезы лились на ее головку. Оторвать ее от себя у меня не хватало сил, оторвали они. Меня посадили в машину, стоявшую у подъезда, подогнав ее к впереди стоящей, в которой уже был муж. Последним вывели Павла».