Теперь Алексей поцеловал меня первым. Его язык горячий, твёрдый и настойчивый, а пальцы, скользнувшие мне под пижаму, холодные. Он укладывается рядом. Разворачивает меня к себе лицом и продолжает целовать. Сначала сладко и нежно, от чего мне становится щекотно в животе. Потом так жадно и горячо, что мои руки и спина покрываются мурашками. Он спускается губами к шее, я запрокидываю голову. Потом стягивает с плеча пижамную сорочку, ласкает языком ключицу. По моему телу пробегает тёплая волна, это безумно приятно. Я даже не заметила, когда он расстегнул пуговицы. Мои соски твёрдые и ноют. Обнимаю его за шею, глажу спину, затылок. Обхватываю ногой и неконтролируемо выгибаюсь навстречу, чтобы хотя бы немного снять напряжение. И почему-то не отталкиваю его, разрешаю гладить меня везде.
Наверное, завтра мне будет очень стыдно. А сегодня я позволяю делать то, что никому-никому раньше не разрешала. Руки Алексея, кажется, вообще везде. И под расстёгнутым бюстгальтером, и даже у меня в трусах.
Почему я не возражаю? Мало того, мне точно нравится, как я на него действую. Нравится, как он наглеет, как он хочет трогать меня, не может удержаться от этого. Я растекаюсь сахарным сиропом в его объятиях. Алексей приглушённо стонет мне в ухо, и на что-то нажимает у меня между ног, я ловлю судорогу и теряю возможность дышать.
— Алексей Петрович, — с резким стуком распахивается дверь, — ой, извините.
Испуганно замираю. Не глядя на неожиданную посетительницу, натягиваю одеяло на свою голову, прячусь.
— Что случилось?
Его голос звучит хрипло и недовольно. Не вижу, но чувствую, как он поднимается с кровати, поправляет свою одежду.
— Там Сидорова из третьей палаты проснулась и опять домой собирается. Чем вырубить?
Алексей строго отчитывает:
— Что значит «вырубить»? Она пожилой человек, а не дикое животное. Сейчас иду. Жди в её палате.
Дверь хлопает, а я аккуратно появляюсь из укрытия.
Алексей присаживается передо мной. Его глаза сияют нежностью и желанием. Он чмокает меня в нос, шепчет на ушко:
— Позже продолжим…
Не могу сдержать дурацкую улыбку. Киваю.
Он покидает палату. Я зажмуриваюсь. Укладываюсь поудобнее. Потягиваюсь, балдею, как кошка, вспоминая то, что сейчас происходило между нами. И незаметно проваливаюсь в сон.
Утро
Хлопает дверь.
— Девочки, завтрак забираем.
Резко сажусь, промаргиваюсь. Лезу в тумбочку. Там пусто. Где Рыжий?
— Кыс, кыс, кыс, — встаю, осматриваюсь, заглядываю под кровать.
На стуле лежит ноутбук Алексея, а на нём записка, придавленная шоколадной конфетой в блестящей обёртке.
«Уехал домой, в отделение вернусь после обеда. Рыжего забрал, поживёт у меня. Конфетку чтоб слопала. Ноутом пользуйся, интернет не экономь, он безлимитный».
И приписка в самом низу: «Надеюсь, тебе сейчас снится эротический сон о нас».
Хихикнув, прячу лицо в лист и втягиваю воздух, надеясь почувствовать запах Алексея.
В дверь раздаётся глухой стук. Торопливо складываю записку и прячу в нише тумбочки.
— Ксюх, это я, — появляется на пороге Вадим.
Он подходит к кровати, достаёт из полиэтиленового пакета сеточку с апельсинами и курабье в цветной коробочке. Ненавижу курабье.
Недовольно закатываю глаза. Кто тебя только пустил…
Словно услышав мои мысли, Вадим объясняет:
— Отец договорился с главврачом, что я могу тебя навещать. Больше этот псих не сможет меня выгнать.
Невозмутимо разрываю сетку, достаю апельсин и, прицелившись, кидаю его в Вадима. Попадаю точно между ног.
Он вскрикивает и сгибается пополам.
— Блять, за что?
Складываю руки на груди и демонстративно отворачиваюсь к окну.
— Прости, прости, — Вадим усаживается рядом и заискивающе пытается поймать мой взгляд, — не хотел материться, просто очень больно.
Какое-то время мы неотрывно смотрим друг на друга. В глазах Вадима попеременно скользит то раскаяние, то злость.
Помолчав несколько минут, он выдавливает:
— Мне очень жаль.
Да неужели? Приподнимаю бровь.
А он продолжает:
— Я повёл себя как последний мудак.
Киваю, сжав губы в тонкую линию.
— Это была ошибка, Ксюх. Но, вообще-то, все ошибаются. Надо уметь прощать.
Невольно расплываюсь в язвительной ухмылке.
А Вадим кривит лицо и скукоживается. Он очень похож на побитую собаку сейчас. Грустный и несчастный. Всем своим видом источает раскаяние.
— Ксюх, я её не любил никогда, честно. Только тебя. Прости. Не бросай. Я сдохну, если ты меня бросишь.
Отрицательно качаю головой.
Он бухается на колени рядом с кроватью:
— В первый раз я вообще не хотел с ней. По пьяни. Трезвый – ни за что. Просто крышу сорвало.
Закрываю уши ладонями. Не хочу я никаких подробностей, всё. Но он не успокаивается, виновато бубнит:
— Лариска первая подвалила, сам не знаю, почему повёлся, просто не нашёл причин отказать.
Всё. Всё. Не хочу я никаких подробностей. Вскакиваю и стремительно двигаюсь к выходу из палаты. Но тут распахивается дверь. И я лицом к лицу сталкиваюсь с той женщиной, которую видела вчера в кабинете Алексея.
Глава 13