Измена. (не) Любимая жена (СИ)

Герман продолжал смотреть в пол, но раскаянием от его позы не веяло. Он будто и сам смотреть на меня расхотел.

— Хотел бы я твоей выдержкой похвастаться.

— Извини?..

Муж проигнорировал мой вопрос. Зато наконец-то соизволил поднять на меня взгляд:

— Ну так как? Начнём разговор, которого ты так жаждала?

Мне не нравилась сквозившая в его голосе насмешка. А в голове настойчиво билось: «Бойся, Лиля. Бойся своих желаний».

Но чего мне бояться? Правда была на моей стороне.

Поэтому я вздёрнула подбородок, понадеявшись, что излучаю легко читаемое безразличие:

— Рада, что ты наконец-то созрел до этого конструктива.

В синих глазах полыхнуло недоброе пламя.

— Конструктив. О да. Я очень надеюсь, что наш диалог окажется конструктивным. В кабинет.

— Вот только не нужно командовать. Мы и здесь можем поговорить.

И опять эта усмешка. Муж выразительно взглянул на входную дверь, которую загораживал от меня:

— Ну да. Конечно. Настроена не упускать свою главную цель из виду. Так не пойдёт.

В два шага он уничтожил расстояние между нами, подхватил меня под локоть и потащил к кабинету.

— Отпусти!

Его пальцы сжались на моей руке — сильно, но не больно.

— Всё правильно, — процедил он, таща меня к коридору, — давай соберём благодарную аудиторию. Прислуга изнывает от желания узнать, что приключилось. Не будем лишать их права быть проинформированными.

Он распахнул тяжёлую дубовую дверь, втолкнул меня в просторную, обшитую деревом комнату, и уютную тишину его кабинета нарушил щелчок закрываемого замка.

Он настроен серьёзно.

И теперь уже я вопреки рассудку ни о чём другом и думать не могла, кроме побега. Все разговоры вдруг показались мне бесполезными и ненужными. Пусть просто оставит меня в покое наедине с моей скорбью.

В конце концов, что тут ещё выяснять? Он изменил, потому что захотел другую женщину. Его признание разве исправит сам факт этой измены?

— А теперь поговорим, — муж развернулся посреди комнаты, оставив между нами расстояние в пару шагов, и сложил на груди руки. — Поговорим о том, на каких правах ты швыряешься обвинениями.

Я ошарашенно разглядывала его окаменевшее лицо, и меня затягивало в тёмный и глубокий омут крайне тревожное ощущение. Муж явился на эту дуэль с собственным арсеналом каких-то только ему ведомых аргументов.

Что он мог противопоставить, в конце концов, очевидному?

Чем он вообще мог оправдать то, что натворил?

Или это таким причудливым образом он переживал стадию отрицания?

— На каких правах? — переспросила я. — Это что, шутка такая? Я застала тебя в постели с другой! И ты мне говоришь о праве спрашивать с тебя за это?

— Не в постели.

— Ах, это действительно всё меняет! Верно. Моя вина в том, что я опоздала и не застала вас за… за соитием, так? Вот тогда у меня права сразу бы и появились!

— Они бы у тебя появились, если бы ты сама вела себя подобающе, — лицо Германа исказилось от гнева. — Если бы ты не явилась с корпоратива в почти невменяемом состоянии в платье, подаренном тебе твоим ухажёром!

Глава 13

Его слова хлестнули меня будто пощёчина — внезапная и обжигающая.

— Ты… да как ты смеешь…

— Как я смею! — зарычал муж. — Как я смею? Как ты смеешь смотреть на меня, будто на грязь под своими ногами, когда врала мне всё это время!

— Врала?.. Я тебе не врала…

Муж глубоко вдохнул и медленно выдохнул, явно сдерживая себя от новой вспышки гнева. Но когда он заговорил… лучше бы он продолжал бесноваться.

— Накануне вашего корпоратива тебе недвусмысленно намекнули на интрижку. Ты отшутилась. Но тебя такое предложение не возмутило. На корпоративе этот же человек преподнёс тебе в качестве извинения милый презент — коктейльное платье. Интересный выбор подарка. Но надо признать, оно идеально сидело, — с горькой усмешкой добавил муж. — Очевидно, глаз у этого парня намётанный. С размерами угадал.

— Герман…

Он не слышал меня. Продолжал говорить.

— Подарок ты поначалу не приняла. Похвальная стойкость. Но надо же было всему так сложиться в тот вечер… — он сглотнул, но заставил себя продолжить. — Запасное платье очень тебе пригодилось.

Я леденела от его ровного тона и от того, в каком извращённом свете звучало случившееся в его устах.

— Я… я не понимаю. Я ведь всё тогда тебе рассказала. Я всё объяснила. И ты… ты всё понял.

— Объяснила, — муж на меня не смотрел. — Не рассказав и половины того, что произошло.

— Это сильное преувеличение…

— Да неужели? — этого хватило, чтобы гнев вспыхнул в нём с новой силой. — И то, что у тебя есть ухажёр. И то, что он подарки тебе дарит, а ты их принимаешь. И то, что домой он тебя отвозит! И то…

Он осёкся, недоговорив. А я была слишком занята попытками сообразить, откуда он всё это знает, чтобы тут же требовать от него завершить свою мысль.

— Герман, это…

— …всё меняет, — ввернул он собственное продолжение фразы. — Понимаешь ты это или нет? Я не могу тебе доверять. Я не могу…

Он никогда бы не признался, что всё дело в тех, прежних его отношениях. Он не мог позволить выказать слабость. Признаться, как сильно и как глубоко его ранила измена любимой женщины.