Измена. (не) Любимая жена (СИ)

Шашни… Твою-то мать!

Его скручивало в узлы от необходимости объяснять и оправдываться. Гордость жрала его изнутри с такой же пугающей жадностью, что и ревность вперемешку с бешенством, которое будили в нём её обвинения.

«Ты всё не так поняла», — бесконечно унизительная формулировка. Он не стал бы ею пользоваться. Он не тряпка, не подкаблучник. Он шею гнуть не намерен.

Никогда ни перед кем не делал этого и не собирается!

— Ты идиотка, если веришь в это, — процедил он, сверля её взглядом.

В зелёных глазах мелькнуло изумление, но тут же сменилось презрением и откровенным гневом. Она, конечно же, не поверила.

— Нет, это ты идиот! Ты идиот, раз веришь в это! — она дёрнула подбородком в сторону ноута на столе и возобновила попытки освободиться из его хватки.

— Идиотом я был бы, если бы второй раз наступил на те же грабли!

Она даже побелела от этих слов, зашипев:

— Не смей чесать меня под одну гребёнку с остальными!

— Я никогда тебя с ней не сравнивал, — прорычал он. — Но это не значит, что ты не поступишь так же, как поступила она! Слишком много соблазнов. Слишком много, чтобы не сдаться.

— Соблазнов?.. О чём ты вообще говоришь?..

Он не успел прикусить свой язык. Страхи и неуверенность ползли из него к свету, почуяв свободу быть наконец озвученными и услышанными:

— Возле тебя постоянно кто-нибудь вьётся. Всегда. Всегда! Заказчики, твой бывший начальник, бывший коллега, с полдюжины знакомых, которых из вашей лавки было не вытравить!

— Но ты постарался!

— Я ничего им не делал, чтоб тебя! Они продолжали вздыхать по тебе, даже когда мы встречались. Если бы я постарался, ни один из них и на пушечный выстрел к тебе не подошёл бы!

— Мне на них было плевать.

— Но мне — нет! Потому что я знаю, что я не подарок! Что однажды ты устанешь от всего этого. Захочешь уйти! И у тебя всегда, всегда была бы уйма, мать твою, вариантов! Ты могла бы выбрать любого, стоило лишь захотеть!

— Да с чего ты вообще это взял?!

Его пальцы вдавились в её хрупкие плечи. Её разгневанное лицо было непозволительно близко.

Из тёмных, опасных глубин поднималось дико неуместное желание поставить на паузу эту грызню. И всё, что он сейчас по-настоящему видел — её зовущие губы. Её нежную бледную кожу.

— Да потому что тебя все хотят! Как… как можно тебя не хотеть?

Она успела вдохнуть, чтобы ответить, а он не успел остановиться.

И вопреки всякому здравому смыслу впился в её полуоткрытые губы грубым и злым поцелуем.

Глава 26

Ох…

Его губы впивались в мои со слепым остервенением, будто в горячке.

Поцелуй был слишком неожиданным и слишком… знакомым.

Но прежде чем разгорячённый ссорой разум успел завопить о недопустимости происходящего, тело рефлекторно ответило тому, на кого отзывалось по умолчанию.

Его руки перебрались на мою талию, а я вцепилась ногтями в его шею.

Герман охнул мне в губы от неожиданности.

Если я не исцарапала его до крови, то следы всё равно останутся. Наверняка.

И пусть. Пусть останутся. Заслужил ведь.

Но безумие длилось всего пару мгновений.

Разум наконец возобладал. Я брыкнулась, оттолкнула его от себя.

Мы хватали ртом воздух, как выброшенные на берег рыбы.

— Ч-что… что ты тв-воришь?..

Он молчал, будто не слышал вопроса.

Я ткнула кулаком в его могучее плечо.

— С-слышишь меня?.. Что. Ты. Творишь?

— Что хочу, — наконец огрызается он, но его голос звучит слишком неровно и тихо, чтобы расслышать в нём эмоции.

Ничего нового.

Ахматов всегда ведёт себя так, как считает верным только Ахматов.

И это сумасшествие… это очередная попытка присвоить, завладеть, напомнить, что я до сих пор принадлежу только ему.

Ненавижу!

Я пытаюсь отодрать его пальцы от своей талии, но он без единого слова стискивает их крепче и прижимается ко мне всем телом.

— Отпусти меня. Немедленно отпусти!

— Объясни, как это произошло, — он будто и не замечает моих попыток вырваться, не слышит моих требований.

Я замираю, ничего ровным счётом уже не соображая:

— Произошло что?

— Когда тебе стало… невыносимо со мной?

— Что?..

— Хочу услышать всё это от тебя. Хочу услышать от тебя эту правду. Когда ты от меня начала уставать? Когда решила, что я тебе больше не нужен?

Он не смотрел мне в глаза. Говорил, будто в каком-то забытьи или трансе. Чужая ложь пустила в нём глубокие корни. Да ещё это видео… кажется, оно окончательно убедило его в том, что его самые жуткие страхи стали реальностью.

— Это какой-то бред, — пробормотала я, всё ещё силясь остыть от накатившего на нас безумия. — Я не знаю, какой правды ты ждёшь, если моя тебе не подходит. И уж тем более не собираюсь опускаться до оправданий.

— Считаешь, это ниже твоего достоинства?

— Считаю, мы очень несправедливо поменялись местами.

— То есть… по существу сказать тебе нечего?

— А тебе? — моя боль возвращалась, растравляя и без того свежую рану. — Гордость не позволяет признаться в том, за чем я застала тебя с твоей рыжей подругой?

Он медленно выдохнул и наконец поднял на меня взгляд.

— Я с ней не спал. Не собирался. И не собираюсь.