Читаем Измена. (не) Любимая жена (СИ) полностью

Измена. (не) Любимая жена (СИ)

— Нет-нет, вы н-не подумайте. То есть… я не… я бы ничего не подсыпал вот так, наобум! Я на себе его опробовал. Два раза! Срубало где-то на час, и после даже голова не болела. Никаких побочек, ничего!

Не подумайте…

Он не подумал. Он уже всё решил. Потому что такое… это срок, Алексеев. Это срок и тебе, и Игнатьевой. Уж он об этом, чёрт возьми, позаботится.

Ну а дальше всё ещё проще.

Лилю от пары глотков ожидаемо повело. Она залила платье шампанским. Алексеев помог ей дойти до подсобки, и пару часов она отсыпалась там на диване. Проснулась, сменила платье.

Алексеев специально для камер сделал вид, будто в подсобку отправился не только затем, чтобы коллеге помочь — ремень поправлял специально на камеру.

— А в подсобке чем всё это время занимались?

— Да ничем, — буркнул Алексеев и указал подбородком на телефон. — В Angry Birds играл, новости читал. Как дебил.

Ну надо же какая симпатичная схема…

За вожделенную запись с камеры Игнатьева обещала какие-то связи и возможность всерьёз приударить за Лилей. Себе в награду, конечно, забирала Германа. Очевидно, собиралась приступить к активным действиям, как только начнётся бракоразводный процесс. Собиралась выступить в роли утешительницы.

Сказать, что это откровение его выбесило — ничего не сказать.

Но бесновался он сейчас где-то очень-очень глубоко внутри. Наружу ничего толком и не прорывалось.

Почему?

Всё до предела легко и просто.

Это значило, что всё ложь и подстава.

Что Лиля… господи…

Что теперь ему перед ней в ногах валяться разве что.

Надеяться, что простит.

Герман встал из-за стола, сгрёб со столешницы телефон и даже взглядом своего собеседника не удостоил, когда покидал импровизированную комнату допроса. Теперь им займутся другие люди.

Алексеев ему больше не интересен.

Ему важно прямо сейчас поговорить с женой.

Это и только это теперь имело значение.

Глава 59

Сегодня я сделала то, чего прежде себе попросту не позволяла.

Плюнула на работу.

Позвонила начальству и сказалась больной.

Справедливости ради, после разговора со свекровью я действительно чувствовала себя полуживой. Будто из меня все оставшиеся соки выжали. Причём с особой безжалостностью.

Сейчас даже вспоминать не хотелось, как начинался сегодняшний день. С какой безумной надежды он начинался…

Но жизнь, выходит, до сих пор ничему меня не научила — я по-прежнему во вред себе верила в чудеса.

Всё выровняется, всё наладится, мы и это сумеем пережить.

Хуже всего то, что я никак не могла заставить себя мыслить критично. Сопоставить сказанное Германом с тем, что говорила мне его мать.

Всё, о чём я сейчас могла думать, это её уверенный тон, едва ли не насмешку в голосе и злые, очень злые слова. Как ножом по открытой ране.

За три года нашей супружеской жизни я так и не научилась давать ей достойный отпор.

И мне грозило совсем потеряться в своих мыслях и времени, если бы не звук подъехавшего к крыльцу авто.

Я даже по звуку мотора могла безошибочно определить, что это машина мужа.

Мы встретились в коридоре — он направлялся в столовую, наверняка справившись у прислуги, где я нахожусь.

Мир вокруг странно застыл, пока я пыталась сообразить, как действовать и что говорить.

Господи, ещё и полных суток не миновало, а столько всего успело случиться.

Его буйная тёмная грива слегка растрепалась от быстрой ходьбы. На нём обычные джинсы и вязаный свитер под кожаной курткой. Выглядел так, будто вернулся с прогулки.

С поисков. И я прекрасно помнила, кого он искал.

— Привет, — он вбирал меня взглядом, а я не могла сосредоточиться. Не могла сообразить, с чего стоит начать разговор.

— Привет. Ты так рано уехал…

Он кивнул, не сводя с меня глаз:

— Да. Были дела.

— Я знаю, — под этим пристальным взглядом я буквально сгорала, но ей богу, никак не могла определить, что этот взгляд значил. Муж не спешил делиться результатами своей поездки.

Нашёл он её всё-таки или нет? Его несколько часов не было. Должно быть, всё же нашёл, и они много всего обсудили. Может, даже решили что-то. Решили всё окончательно.

Я пыталась заткнуть этот внутренний диалог, напоминая о нашем с Германом разговоре вчера. Ведь я совершенно не чуяла фальши! Он так складно, так грамотно всё объяснял!

Но могла ли я сейчас безоговорочно доверять собственным выводам и собственной интуиции?

— Знаешь? — кажется, он искренне удивился, провёл ладонью по волосам.

Я уже и отвыкла вести с ним такой спокойный, не фонтанирующий эмоциями разговор.

Впрочем, это пока.

До тех пор, пока наружу не выйдет вся правда.

— Знаю. После того, как ты уехал, мне Надежда Георгиевна позвонила.

В тёмных глазах зажглась настороженность:

— Мать? Зачем?

Интересно, смог бы он догадаться, если бы я отказалась ему объяснять.

— Просила оставить тебя наконец-то в покое.

Его лицо окаменело. Челюсть сжалась, ноздри хищно раздулись.

А я пыталась понять, что означал этот зарождавшийся гнев.