Измена. Она его украла

Зачитывают статьи, по которым судят Владислава, и, как финальный штрих — звучит приговор.

— … приговаривается к двенадцати годам лишения свободы в колонии общего режима, с лишением права заниматься юридической деятельностью в течение трех лет с момента погашения задолженности….

Дальше я не слушаю, откинувшись на спинку стула. Свершилось правосудие. Отныне я защищена на долгие годы от преследований со стороны Влада. Страх постепенно отпускает меня и на душе становится легче.

Пропускаю мимо ушей всю юридическую возню и вздрагиваю, когда Максим Александрович трогает за плечо.

— Таня, поздравляю! Все закончилось — можете выдыхать.

— Спасибо. И вас поздравляю! Без вашего участия не удалось бы так быстро и гладко довести дело до суда. Не представляю, чтобы делала без вас!

— А давайте-ка мы это дело отметим! Что вы думаете о порции мороженого где-нибудь на лавочке в сквере? — Корсиков как всегда серьезен, только глаза смотрят тепло и с улыбкой.

— Только за. Здесь так душно, хочется скорее на улицу.

Он кивает и предлагает руку, чтобы я могла опереться. Мы двигаемся к выходу, где неминуемо сталкиваемся взглядами с Владиславом.

— Таня! — он снова прилипает к стеклу, а я спешу пройти мимо. Сердце делает бешеный скачок. — Таня, это мой ребенок? Таня, пожалуйста! Смерть Юры — случайность, прошу… Таня, не уходи. Да подождите вы, мне нужно с ней поговорить!

Конвоиры спешат угомонить Влада и защелкивают на его руках наручники. Меня под локоть тянет на выход Корсиков. В память врезается отчаяние в глазах Влада, но я упрямо выкидываю это воспоминание из головы. Достаточно! Впереди у меня — другая жизнь.

Часть вторая. Глава 28

Влад

Тяжелые, обитые железными листами двери контрольно-пропускного пункта распахиваются, и я выхожу на улицу. Льет косой дождь, но я просто стою, запрокинув голову вверх. Холодные капли пробираются под воротник осенней куртки и стекают по спине.

Как же хорошо на свободе!

Вдалеке сигналит машина и «приветствует» фарами. Родители. Но я не тороплюсь спрятаться в салоне авто. Дождь и ветер бьют в лицо, по глазам, но мне все равно. Я слишком долго ждал этой минуты и наслаждаюсь моментом.

— Сынок, намокнешь! — подгоняет мать.

— Иду!

Хочется закурить, но в карманах пусто. Последние заначки раздал пацанам: им еще срок мотать, а я уж на воле затарюсь. За двенадцать лет сросся с дурной привычкой, и не вырвать одним днем.

Родители болтают всю дорогу, грузят подробностями, что-то спрашивают. Отвечаю иногда невпопад. Так странно ехать с комфортом в машине, видеть людей на улице. Те спешат куда-то, прикрывшись зонтами, боясь намочить ноги. А я рад любой погоде, и ветру, и дождю. Но эта радость с привкусом горечи. Сколько лет потеряно безвозвратно!

Где-то здесь растет мой сын, а может — дочь, без меня. А если и не мой ребенок — хотелось бы считать его таковым. Но Таня.… Все эти годы стоит перед глазами ее испуганное лицо, и как руками живот от меня загородила. И кроме страха — столько эмоций намешано. Ненависть, гнев, отчаяние…

Вздыхаю, прогоняя дымку воспоминаний. Ни на одно из писем она не ответила, ни разу не приехала. Наверняка вычеркнула меня из своей жизни. И я не смею ее за это судить. Дураком был, много дров наломал. А мог бы с семьей жить, радоваться красавице-жене и ребенку.

Я не оправдываюсь, нет. Такого давно уже в мыслях не водится. Но она даже не дала мне шанса объясниться. В ее глазах — я убийца ее мужа. Почти так и было.… Впрочем, свое я отмотал. Свободу выстрадал, и то, что было за решеткой, вспоминать не хочется.

— Сынок, вот мы и дома! — мама наиграно улыбается и суетится. Отец поглядывает искоса и вздыхает. Ну да, не похож я больше на лощеного адвокатишку. Стал худее, суше, возраст сказался — голова почти белая. Но и крепче, однозначно. Ноги-руки набитые, пресс как из стальных канатов, руку сломаешь. Пацаны научили правильно тренироваться: чтобы любую боль перетерпеть, нужно быть сильным.

— А мы стол накрыли к твоему приезду, — выдергивает мать из размышлений. — Все как ты любишь: салатики, картошечка еще горячая, отбивные… Мой руки и скорее за стол.

Отец проходит к столу и открывает бутылку беленькой. Он обычно не пьет, а тут, смотрю, подряд две опрокидывает. Не по нутру ему мой вид и присутствие, да уж что поделать. Светка отсудила часть имущества. А оставшиеся — пошло в качестве моральной компенсации матери Юры. Уж лучше бы Тане отдали, ей-богу! Но она принципиальная, отказалась от всего, что со мной связано.

Мою руки горячей водой и кайфую. Забытый комфорт заползает под кожу, разливаясь особой негой. Так бы и стоял тут до поздней ночи. В чувство приводит вид моей бандитской рожи в отражении. Витиеватые сети татуировки заползают на шею, выбритые в ноль виски, сломанный и оттого кривой нос…. Красавчик, что сказать! Подмигиваю себе из зеркала и вытираю руки душистым мягким полотенцем. Если в ванной все такое мягкое и теплое — останусь тут ночевать.

Возвращаюсь в гостиную, и родители умолкают при моем появлении на полуслове. Они теперь все время будут так дергаться? Напрягает, блин!