Измена. Отбор для предателя (СИ)

— Я не судья, князь, я лишь служу вам.

Проклятый старик.

— Сюда, — говорит он и отодвигает тяжелый металический засов. — Они не могут выходить отсюда, мы торопились, людей было мало, но мы сделали все, чтобы туда не попадала сырость и им было удобно.

Я захожу внутрь. На меня из полутьмы глядят две пары глаз. Робкая с виду старуха и дородная молодая девка с большими налитымигрудями, красивая но как будто перепуганная до смерти. Она тут же вскакивает и торопливо поправляет платок на голове.

— Князь, — говорит она тихо, но восторженно, — это такая честь, служить вам вот так. Господин распорядитель когда сказал мне, что я должна буду делать, я чуть не умерла от счастья. Но я даже не думала, что смогу повидаться с вами лично. Скажите мне, что я не сплю.

— Ты кормилица? — перебиваю ее болтовню я.

— Да! Я так рада, что могу быть полезной. Это удивительно, я только прибыла в город и сразу нашла такое место. Быть кормилицей ребенка самого князя — это настоящее чудо. Это честь для меня.

— Зачем тут старуха? — спрашиваю я Даррена.

— Она будет принимать роды. Кормилица вот вот должна родить.

Я делаю несколько шагов вглубь комнаты. Даррен был прав, здесь все выглядит действительно неплохо. Они постарались на славу. Помещение вполне похоже на жилое.

— Покажите мне дитя, — говорю я.

Я должен посмотреть еще раз, должен удостовериться. Что если я ошибся? Нет, этого не может быть. Я не ошибаюсь. Никогда.

Но почему же я здесь?

Кормилица отходит в угол комнаты и достает младенца из люльки, завернутого в целый ворох тряпок.

— Вот она, — говорит девка с улыбкой, — ну просто ваша копия, князь Ивар. — Я когда впервые увидела вас, так и подумала, что ребенок, должно быть, пошел в вас, а не в вашу покойную супругу. Говорят, она была очень доброй…

— Заткнись, — прерываю я девку и подношу факел поближе к лицу младенца. От треска огня младенец открывает глаза, а затем и рот, а потом щурится. Я мог бы поклясться, что глядя на меня, дитя улыбается. А в следующее мгновение начинает вытягивать крохотную ручонку, словно хочет потрогать мои волосы.

— Все дети на одно лицо, — жестко говорю я, пытаясь найти в чертах младенца хоть что-то похожее на барона Ридли.

Почему мое сердце так бьется?

— Дай нож, — говорю я распорядителю сухим голосом.

Он вынимает из ножен маленький острый клинок, больше похожий на нож для чистки овощей, чем на боевое оружие.

— Князь, — останавливает меня Даррен, — быть может лучше я?

— Твои руки дрожат, а ноги едва держат, — говорю я.

— Зачем вам нож? — спрашивает девка с ужасом прикрывая рот. — что вы будете делать?..

— Держи младенца, крепче, — говорю я и прикасаюсь кинжалом к коже ребенка.

На коже тут же выступает крохотная капля крови.

Даррен уже держит на готове маленькую колбу, в которую я осторожно собираю несколько капель рубинового цвета.

— Перевяжите рану, — бросаю я, пытаясь не обращать внимания на крик младенца, отворачиваюсь, и выхожу из комнаты.

Когда Даррен дрожащими руками задвигает засов двери, я говорю ему:

— Найди мне кровоеда как можно быстрее. И назначь встречу с Ридли на завтра.

12

Холодные брызги волн, разбивающихся о прибрежные скалы, даже отсюда, из прорехи в обивке повозки, кажутся обжигающе ледяными.

— Почти приехали, — восклицает мать Плантина, — скоро вы вступите в свою новую жизнь. Море не даст вам забыть о изменчивости бытия, а мертвый лес, научит вас смирению, которое лишь одно способно даровать вам искупление, заблудшие вы души.

Она говорит распевно, словно читает молитву, я слушаю слова ее с дрожью, то ли от страха неизвестного, то ли от холода, пронизывающего всю повозку здесь, на побережье.

Когда наша телега, наконец, останавливается, тишину раздирает крик матери Плантины:

— Вытряхивайтесь, грешные души, мы приехали! Запомните этот момент — лучший момент в ваших жалких жизнях!

Я касаюсь плеча Клементины и выскакиваю наружу вместе с остальными, оставляя ее внутри.

Оглядываюсь по сторонам, впитывая унылый пейзаж, который теперь, похоже, будет моим домом и кутаюсь в свое жалкое платье, ничтожное против ледяного ветра.

Древняя крепость, служащая домом для обитателей монастыря, прорезает волнующуюся поверхность моря, словно вбитый в скалы клин. Полоска прирбрежного песка кажется свинцово твердой и ледяной, более ледяной, чем камни дороги, на которой мы стоим, со страхом глядя на это безрадостное творение природы и рук человека — северную обитель.

— Когда-то и я явилась сюда, чтобы смирить свою плоть и отдать себя служению, — говорит Мать Плантина, тяжело дыша, после того, как спустила свое жирное тело с повозки, — Была такой же жалкой грешной девкой, как вы. Но бог помиловал меня и вознес, сделав человеком! Я прошла по мосту в крепость, а душа моя наконец, обрела связь с высшим созидателем всего сущего!

Мать Плантина обходит всех по очереди, заглядывая в глаза, и, наконец, останавливает свой покраснелый взгляд на мне. Я вижу прожилки красной паутины вен на ее щеках, так близко она приблизила свое лицо к моему.