Измена. Право на любовь (СИ)

— Зачем?

— Ну, у вас есть теперь общая тема для разговора, — цедит мама каждое слово. — Возможно, хоть сейчас ты с ним сможешь наладить общение.

— Я оценил твой сарказм, — невесело хмыкаю я. — Он очень тонкий, едва уловимый, как кувалда, мам.

— А что? Тебе будет стыдно рассказать отцу о том, как ты снюхался с секретаршей? Ну, его же тоже надо предупредить, что у него, возможно, будет внучок от мелкой потаскухи с надутыми губами. Он оценит. У вас похожие вкусы на любовниц, Артур.

— Мам…

— Поговори с отцом! — рявкает она.

— Да что ты ко мне пристала?

— Замолчи и слушай. Я свой выбор сделала, и я не жалею о нем, как бы парадоксально это не звучало сейчас. Я чувствую вину лишь за то, что ты стал свидетелем той сцены. Мы тебе сделали больно, и я в том числе. И я прости меня за это. И поговорить тебе с отцом надо не о своей интрижке, а о себе, об обиде и злости, которая тебя ест на протяжении почти всей своей жизни. Тебе надо высказаться и не для того, чтобы простить отца, а для того, чтобы… защитить себя?

— В каком смысле?

— Я не знаю, как правильно сформулировать. Артур, жизнь она очень непростая, но она становится чуточку легче, когда можно себе позволить быть честным с тем, кто тебя обидел. Ты можешь быть честным и со мной, я ведь тоже тебя очень сильно обидела.

— Мам… — с уголка правого глаза скатывает едкая слеза.

— Да?

— Я люблю тебя, — к горлу подкатывает ком. — Господи, и прости меня… Мам… Я…

И тут меня накрывает. Я реву в голос, прижимая телефон к уху и не могу остановиться. Это рёв родом из детства. Маленький я смотрю на себя взрослого, и мне не верится, что этот мужик среди поля — я. Мне не нравится этот человек, я чувствую к нему отвращение и страх. Я хочу убежать, но не могу. Мама поет. Тихо и ласково, и мне кажется, что я чувствую ее теплую ладонь на голове.

— Мам… — шепчу я, когда меня отпускает под ее напевы, — она ведь не простит меня.

— Простить не значит остаться, милый.

И как же больно слышать эту простую истину. Прощение — не волшебное заклинание, после которого жизнь возвращается в прежнюю колею и отменяет все совершенные ошибки.

— Какое бы решение ни приняла Вита, ты должен с уважением его принять. Может быть, когда пройдет время, вы будете готовы поговорить… Я так понимаю, у вас так и не случилось разговора по душам?

— Нет.

— Ожидаемо, — разочарованно фыркает мама. — Ну, ничего, может, к старости разродишься. Явишься к ней, а у нее уже правнуки. Они спросят: “ бабушка, а кто этот старый, вредный и подслеповатый старик с клюкой?”

— Мам…

— А она, знаешь, что ответит?

— Что? — накрываю глаза ладонью.

— Она ответит с загадочной улыбкой… Кстати, у нее будут отличные зубные протезы, а ты будешь беззубым… Вот, она с загадочной улыбкой скажет: “не знаю, какой-то бездомный. Вынесете ему тарелку супа”

— Мам, ты перегибаешь палку.

— Думаешь?

— Да. Дай мне хотя бы вставную челюсть. Стыдно к бывшей жене заявляться беззубым. И как я буду говорить? Шепелявить?

— От супа ты не отказываешься?

— Нет, Вита хорошо готовит. Дай вставную челюсть, суп и клюку. Клюкой я ее мужа пару раз…

— Он будет мертв.

— Что? — поперхнувшись, откашливаюсь.

— Я тебя даю второй шанс вместе со вставной челюстью.

Я смеюсь. Тепло и тихо.

— На колени будешь вставать? — хитро интересуется мама.

— Чую, что у меня колени заклинит, — беззлобно усмехаюсь я.

— Но ты аккуратненько и подушечку прихвати. Да и будь готов, что Вита встанет и уйдет.

— Ну с моими-то коленями за ней не поползаешь, — недовольно цыкаю я.

— Да, милый, старость не радость, — мама вздыхает. — Ты поэтому колени и береги. Все, давай, сына. Мне бежать надо. Мне саженцы привезли. В прошлый раз все были с гнилыми корнями. Все, целую.

— И я тебя целую.

Через минуту получаю от мамы адрес. И я запоздало удивляюсь тому, а откуда она вынюхала про Карину и ее хахаля?

Глава 26. Лапуля и пицца с ананасами

Обычный панельный дом в спальном районе. Стучу по железной двери, которую открывает полуголый, патлатый парень. Лет двадцать пять, не больше. Тощий, весь в цветных татуировках и кольцом в носу. Видимо, у меня взгляд серийного убийцы, потому что он медленно отступает, а я молча перешагиваю через порог.

— Лапуля, это пицца? — доносится кокетливый голос Карины. — Я ужас какая голодная.

Лапуля молчит и сглатывает. С интересом окидываю его взглядом. Под пупком черная надпись: живи быстро. Не улавливаю глубокого смысла этой фразы и неторопливо шагаю на голос Карины:

— Лапуля, тащи пиццу сюда! Я готова сейчас слона съесть.

— Боюсь, что это не пицца, — захожу в небольшую спальню.

На полу раскидана одежда, а на двухспальной кровати с открытым ртом сидит Карина, прижав одеяло к груди.

— Привет, Кариша, — приваливаюсь спиной к стене у комода, на котором лежит раскрытая женская сумочка, из которой высыпалась всякая мелочовка.

— Артур… — в глазах Карины застыл ужас, а я вот ничего не чувствую.

Полный штиль в душе.

— А это мой… мой… брат, — она слабо улыбается.

— Брат? — перевожу взгляд на бледного “лапулю”. — Вот как.