Измена. Право на обман (СИ)

— Очень сложно, а может быть все еще сложнее, если мама и папа не решат быть двумя взрослыми людьми, — слабо улыбаюсь. — Мама твоя очень хочет быть маленькой девочкой и желает спрятаться вместе с тобой под одеяло. Я не хочу видеть папу, потому что я очень обиделась и хочу взять тебя в союзники против папы, чтобы сделать ему больно, но так нельзя поступать. Поэтому… поэтому ты должен побыть пока на нейтральной территории, у бабушки с дедушкой.

— Так…

— Мама должна взять себя в руки и поговорить с папой, а говорить иногда очень тяжело, потому что хочется кричать…

— И кусаться?

— И кусаться, да, — медленно киваю, — а если я буду кусаться, то папа тоже будет… и, возможно, нам стоит покричать и покусаться, но ты видеть этого не должен. Ты захочешь нас разнять, успокоить…

— Я уже хочу. И я не могу, да?

— И в этом нет твоей вины, милый, — поглаживаю его щеку.

— Виноват папа?

— Передо мной, да. Именно в этом нам сейчас и нужна помощь, сынок. Не вини сейчас никого, а порадуйся большому динозавру, побудь с бабушкой и дедушкой. Мы все, я, папа и ты, соберемся и обязательно поговорим, но для этой важной беседы папа и мама должны прийти в себя.

— А я могу позвонить папе?

— Можешь, — медленно киваю, — и никто не запрещает ему прийти сюда и побыть с тобой… Только я предупрежу бабушку и дедушку, а то они…

— Хотят быть твоими союзниками, — Денис задумчиво чешет щеку. — Дедуля так точно.

— Вот и с дедулей мне надо тоже поговорить.

— Ты со всеми разговариваешь…

— Приходится быть и парламентером, — смеюсь я.

— А кто это?

— Этот тот, кто ведет переговоры и обсуждает условия перемирия между двумя сторонами. И очень многое зависит от парламентера, Дениска.

Денис поддается ко мне, прижимается и обнимает. Как же хочется зарыдать сейчас, выплеснуть весь страх, обиду и злость на сына, чтобы он разделил со мной все эти негативные чувства, но нельзя. Ему и так сложно.

— Пала-ра… рем…нтер…

— Пар, — тихо отвечаю я.

— Пар, — повторяет Денис, чуто картавя.

— Ла.

— Ла.

— Мен.

— Мен.

— Тёр.

— Палрамретер, — быстро проговаривает Денис и с восторгом смотрит на меня.

Смеюсь, одариваю его чмоками и щекотками. Хохочет, уворачивается и падает на спину.

— Парламентеру надо с бабулей и дедулей поговорить, — массирую пяточки Дениса сквозь носки.

— Подслушивать нельзя?

— Но очень хочется?

— Да.

— Тогда подслушивай, — пожимаю плечами.

— Тогда не буду, — улыбается, — так неинтересно. Если ты партерламетер, то я бы был шпионом.

— И сдал бы нас папе? — охаю я.

— Я сам себе шпион, — тянется к динозавру и переворачивается на живот. — Иди, мам.

Покидаю комнату Дениса. Папа и мама ждут меня на кухне, бледные и мрачные.

— Твоя мать мне так ничего и не сказала, — шипит папа. — Он загулял, да?

— Да, — сажусь за стол и тянусь к румяным блинчикам.

— Да я его… — вскакивает и садится под моим хмурым взглядом, — понял.

— И что теперь?

Накатывает острое желание завернуть в блинчик соленый огурчик и намазат его горчицей.

— Держите нейтралитет, — перевожу взгляд с мамы на папу, который сжимает кулаки. — Я уже отлично так натворила дел.

Нет, не могу держаться. Встаю, подхожу к холодильнику и выуживаю банку огурчиков и баночку горчицы. Создаю кулинарный шедевр и молча им похрустываю.

— О, господи… — тянет мама и рот прикрывает ладонью.

— Да тут был бы уместен крепкий матерок, — папа круглыми глазами смотрит на меня. — Ева…

— Будем материться после того, как наши подозрения подтвердятся, — слизываю сладковато-горькую горчицу с пальца.

— В прошлый раз ты тоже горчицу ложками лопала, — мама не моргает. — И как быть? — смотрит на отца. — Радоваться или плакать?

— Я не знаю, — отвечает тот. — Можно новости мне постепенно давать? У меня ведь сердце не выдержит такого накала, девочки.

— Корвалольчика плеснуть? — тихо спрашивает мама.

— Плесни.

— И себе плесну, — мама встает и смотрит на меня со смесью любви, страха и жалости.

Достает пару рюмок из верхнего ящика, капает корвалола, разбавляет водой и подает стопку папе, который опрокидывает ее в себя. Смотрит на исподлобья:

— Не буду я держать нейтралитет, — со стуком отставляет пустую рюмку и шагает к двери.

— Папа!

Оглядывается и скрипит зубами.

— Об огурчиках и горчице не говори ему. Я должна сама… И, может, это от нервов?

Глава 28. Удав в бантике

Открываю дверь и получаю резкий удар в челюсть от разгневанного тестя. Не удержав равновесие, заваливаюсь назад, но Павел хватает меня за ворот футболки, дергает на себя и бьет кулаком в живот. Перехватывает дыхание, в глазах темнеет, и разъяренный гость встряхивает меня:

— Я тебе доверил свою дочь! — вглядывается в лицо и толкает. — Для чего?! Для того чтобы ты ее в грязь макнул?!

Меня ведет в сторону, и я приваливаюсь к стене сипло и сдавленно выдыхая. Захлопывает дверь и прет на меня быком:

— Что ты молчишь? — закатывает рукава.

Я очень не против, если Павел из меня отбивную сделает и отправит в кому, а лучше на тот свет, чтобы порадовать Еву. Приму праведный гнев ее отца молча.

— Ты мою девочку, — опять встряхивает, — мою лапушку… мою дочу...— срывается на рык, — обидел! Как ты посмел?!