Измена. Простить нельзя уйти (СИ)

— Дома, — отвечаю каким-то чужим голосом.

— Помирились?

— Я её не застал. Кажется, она уехала рано утром. Скорее всего к матери.

— Чёрт! — с досадой произносит Эльвира. — Знала ведь, что нельзя её оставлять.

Она тяжело вздыхает.

— Ну, это ничего. Заберёшь, когда время придёт. Сейчас надо с этой твоей шмарой разобраться.

— Эльвир, не надо. Оставь ты её в покое.

— В смысле «не надо»?! — возмущается она. — Ты проблему собираешься решать или нет? Так, я сейчас заеду за тобой. Никуда не уходи.

— Я тут узнала про эту мадаму, — начинает сестра, выезжая с парковки. — Ты знал, что она ни на одной работе подолгу не задерживается? Сейчас вообще похоже на материно пособие по инвалидности живёт.

— Ну, живёт и живёт, — угрюмо пожимаю плечами я. — Дальше-то что?

— Как это «что»? Она же аферистка, Марат! Толком не рабатывала нигде, а теперь так вообще решила тебе на шею сесть!

Я только качаю головой. Понимаю, что нет смысла спорить с Эльвирой. Сестра везёт меня к Альбине домой. Мне жутко неловко возвращаться в это место. Всё это время я, как мог, обходил его стороной.

— Марат?! — Альбина радостно улыбается, завидев меня на пороге. Даже позволяет войти. На Эльвиру смотрит настороженно. Замечаю, какой беспорядок вокруг. Видно сама она не справляется с ребёнком и с больной матерью. Выглядит тоже неважно — растрёпанная, с тёмными кругами под глазами.

Мы невольно проходим на кухню — в маленькой прихожей места для нас троих недостаточно. Вижу старую детскую коляску на кухне. В ней, закутанный в миллион пелёнок, спит маленький ребёнок. Ощущаю себя очень странно, глядя на него. Альбина опускает взгляд в пол и поджимает губы.

— Хочешь подержать? — спрашивает, едва заметно улыбаясь.

— Притормози-ка, подруга, — отвечает Эльвира. — Давай присядем, поговорим.

— О чём? — спрашивает Альбина напряжённо.

— Ты утверждаешь, что это ребёнок Марата, так? — произносит сестра тоном дознавателя.

— Я не утверждаю. Она и так Марата, — чуть обиженно отвечает Альбина.

— Ну, если ты так уверена, значит, не станешь возражать против экспертизы на отцовство?

Альбина меняется в лице. Глаза заволакивают слёзы. Она с надеждой смотрит на меня.

— Марат, о чём она говорит? — спрашивает с дрожью в голосе. Мне становится противно от всей этой ситуации и от самого себя.

— О том, что если ты рассчитываешь на какую-то помощь от Марата, то сначала докажи, что ребёнок его, — отвечает Эльвира.

На лице Альбины появляется возмущение. Она встаёт посреди кухни, прикрывая коляску спиной.

— А ну, пошли вон отсюда! — её голос разрезает тишину. — Не нужна мне помощь от таких людей, как вы! В задницу себе её засуньте. Экспертизы захотели? Будет вам экспертиза! Но тогда, когда вы и думать о ней забудете!

Слова Альбины звучат как проклятье. Дрожь пробегает по спине. Эльвира с довольным видом выходит на лестничную клетку. Видимо, думает, что смогла вывести мошенницу на чистую воду. Я же не знаю, что думать. И чем я вообще занимаюсь, вместо того, чтобы поехать к Вере?

8.3

Я думал, что хуже уже быть не может. Но едва мы с Эльвирой расходимся, мне звонит мама. Ещё до того, как принять вызов, я понимаю, что что-то не так. Мама никогда не звонит мне в такое время. Она в последнее время вообще звонит редко. Первая моя мысль — она всё знает. Вопрос «откуда» не стоит. От Веры, от мамы Веры, от Эльвиры… И это только самые очевидные возможные информаторы. А есть ведь ещё всякие знакомые подруги тётиной золовки, работающие повсюду от домоуправления до того самого роддома, в котором рожала Альбина. Предвкушая разбор полётов, я принимаю вызов. В конце концов, я заслужил порицание и готов к нему.

— Марат, папа умер, — произносит мама каким-то чужим голосом. — Приезжай.

У меня что-то обрывается внутри. Тело перестаёт слушаться. Я хочу что-то сказать, но язык не поворачивается. Понимаю, что нужно срочно ехать к маме, но не могу пошевелиться. Разум отказывается верить её словам. Нет, не может этого быть. Я ведь совсем недавно разговаривал с ним. Он, конечно, болел в последнее время, но при смерти не был. Даже звал на садоогороде крышу у бани перекрыть. Сажусь за руль. Взгляд упирается в грязное лобовое стекло. Не могу пошевелиться. Виски сдавливает. Где-то в глубине сознания всплывает упрямое — это расплата мне за всё плохое, что я сделал. Я потерял отца, потерял жену. И больше всего сейчас я боюсь, что что-то может случиться с сыном.

Я вдруг понимаю, что мне даже неважно будем ли мы растить его с Верой вместе, или она возненавидит меня и не захочет подпускать такого мерзавца к ребёнку. Главное, чтобы он родился здоровым. Я прикрываю глаза и опускаю голову на скрещенные на руле руки.

Когда я приезжаю домой, отца уже забирают в морг. Мама с абсолютно отсутствующим видом и белая как полотно оглядывает меня и спрашивает:

— А где Вера?

Я бросаю короткий взгляд на Эльвиру и понимаю, что та ещё не успела ничего ей рассказать.

— Мам, Веру на сохранение положили. Тонус, — отвечаю я. Ложь сама собой генерируется в мозгу. Сам поражаюсь, насколько убедительно выходит.