Измена Родине. Заговор против народа

Трудно представить себе более любезный прием, чем я встретил в полицейских управлениях Беркли, Оклэнда, Сан-Франциско и в окружной прокуратуре. Наша компания и лично я должны быть им только благодарны… Полицейское управление Беркли предоставило нам рабочее место, телефон и даже снабжало нас бензином, когда в городе его невозможно было достать».

Рауш писал, что он достал фотографии «беспорядков» в порту и посылает их в главную контору.

«Хочу добавить, — сообщал он, — что во время одной стычки я пустил в толпу бомбу дальнего действия. Она попала одному человеку в голову, и он вскоре умер. Так как это был коммунист, то я не огорчился и только жалею, что их не было больше».

В заключение Рауш писал:

«Теперь разрешите мне поблагодарить Вас от глубины души за оказанное мне Вами исключительное содействие. Мне нехватает слов для выражения своих чувств по этому поводу. Прошу Вас передать мою благодарность всем коллегам, которые дали нам возможность заключить эту сделку.

Больше всего поощряет меня в дальнейшей работе сознание того, что за моей спиной непоколебимо стоит фирма и ее персонал…

Я устрою свою постоянную штаб-квартиру в Сан-Франциско… Я считаю это настолько практичным и приятным, что решил оставаться здесь и дальше…

С теплым приветом Вам лично и остальным коллегам…

Искренне Ваш Джозеф М. Рауш»[64]

4. Методы террора

Впоследствии Конгресс производственных профсоюзов (КПП), объединявший 6 миллионов членов, был признан почти всеми как неотъемлемая составная часть американского общества. Но в середине 30-х годов на рабочих, которые едва только начали строить КПП, нередко смотрели как на уголовных преступников, называли их «коммунистическими заговорщиками», «предателями родины», часто сажали в тюрьмы, гоняли из города в город и заносили в «черные списки» во всех основных отраслях промышленности. В 1935–1937 гг. в Америке было арестовано за участие в профсоюзной борьбе более 47 тысяч рабочих.

При исполнении своих обязанностей профсоюзные организаторы часто рисковали жизнью. Не раз их похищали наемные убийцы и погромщики, состоявшие на службе у предпринимателей. Их беспощадно избивали, подвергали зверским пыткам, а многих безжалостно убивали.

В августе 1935 г. журнал «Нью-Рипаблик» напечатал красочный рассказ организатора профсоюза рабочих сталеплавильной промышленности в Бирмингеме, штат Алабама, Блэйна Оуэна об испытаниях, которые ему лично пришлось перенести. Другие профсоюзные организаторы нередко переживали то же самое. Вот что писал Блэйн Оуэн:

«В Бирмингеме имеет свои (предприятия ряд компаний: ТКА, «Рипаблик стил», «Шлосс-Шеффильд». Важнейшая из них ТКА — «Теннесси кол энд айрон» — филиал фирмы Моргана «Юнайтед Стейтс стил».

Эта компания ввела правило, что рабочие, живущие в ее домах и занимающиеся огородничеством, не имеют права сажать кукурузу и другие растения, достигающие человеческого роста. Промежутки между домами освещаются всю ночь. Вечером после половины десятого выходить на улицу воспрещается. И все же собрания созываются, и все же никакой террор не в силах этому помешать. Несмотря на аресты и извинения, по ночам на дверях домов таинственным образом появляются листовки, призывающие к организации и борьбе.

Однажды, когда я шел домой, мимо меня медленно проехал полицейский автомобиль. Двое одетых в форму людей сидели впереди. Один вел машину, другой направил прямо на меня прожектор. По другую сторону улицы стояла закрытая машина. Возле нее курила группа людей. Я повернул за угол. Они пошли за мной, машина бесшумно подкатила к нам; ее дверь была уже открыта…

Я сидел, зажатый между ними на заднем сидении. Мы мчались мимо светофоров, вдоль уснувших домов. Никто не произносил ни слова. Окна были закрыты, и все мы обливались потом, задыхаясь от борьбы…

Трах! Удар был нанесен неожиданно, хотя я знал, что его не миновать. Моя губа онемела; я глубоко вздохнул и хотел нагнуться, но в это время последовал второй удар. Он пришелся по щеке. Густая кровь была соленой на вкус. Когда я дышал, она попадала мне в легкие. Кто-то уперся острым коленом в мой живот, я ловил воздух, стараясь освободить руки. Мне казалось, что я больше никогда не смогу дышать, что мои легкие разорваны, раздавлены. Почему-то я не чувствовал и своего лица. Может быть, оно лежало у меня на коленях, может быть у него на коленях… Они молотили по нему, но это уже не было моим лицом.