Измена (СИ)

Мой сын вернулся в команду. Да, все обстоит именно так. По совету мистера Кроуфорда, мы с мужем решили, что так будет проще вернуть его в привычный мир, учитывая то, что речь к нему вернулась полностью. Не сразу, конечно, а только после того, как он заговорил со мной в доме Эммы, буквально спустя пять дней. Но и это огромный, я считаю, прогресс, просто-напросто титанический. Сложно, конечно, ему адаптироваться вновь в спорте, ведь пропущенные тренировки сказались на его физической форме. У мальчишек в команде все строго: пропустил хотя бы день тренировки, считай, не в форме. Однако и это не пугает, поскольку главное — это то, что мой ребенок счастлив, здоров и восстанавливается гигантскими шагами. А это означает лишь одно, что счастлива и я сама…

Указав на одном из лотов присвоенный ему порядковый номер, решаюсь отложить его в комод, чтобы позже продолжить работу. Открываю ящичек, не рассчитав силу, и он с грохотом падает на пол.

— Ну что за косорукая?! — шепчу себе под нос.

Собирая с пола спальни разбросанные документы, замечаю, что под кровать случайно угодила какая-то бумажка. Нашарив ее рукой, достаю пропажу, приближая бумагу на свет, чтобы внимательнее рассмотреть, что на ней.

— Господи!

В руках оказывается фотокарточка, на которой была изображена я, Дэвид и совсем крошечный Джеймс. На снимке ему всего лишь полгодика. Счастливые… Я держу своего мальчика, нежно прижав к груди, а муж, обняв меня крепко за талию сзади, широко улыбается, смотря на камеру счастливыми глазами.

Перевернув снимок обратной стороной, провожу указательным пальцем по дорогой сердцу надписи: «Я безумно люблю вас, Джози. Спасибо за сына! Вы моя семья! Твой Дэвид».

Не заметив, что щеки вовсю полыхают огнем, и по ним скатываются непрошеные слезы, прижимаю фотокарточку к груди. Приложив голову к согнутым коленям, сижу неподвижно на полу, слушая, как стрелки часов отбивают один за другим удары, ознаменовав, что прошла минута, а затем еще одна, и еще…

— Мне очень жаль, мам, — испуганно поднимаю голову, увидев своего мальчика, переминающегося с ноги на ногу, который стоит в дверном проеме нашей… моей спальни. — Прости меня, пожалуйста. Я не хотел, чтобы ты плакала из-за меня, — малыш, опуская голову к низу, присаживается рядом со мной на пол, грустно смотря куда-то в пол. — Это вышло случайно. Я не хотел говорить тебе, что хочу быть только с папой. Просто я подумал, что он будет совсем один, а у тебя есть Хьюго. Он мне нравится, но я не хотел бросать папу.

— Мой драгоценный мальчик, — сгребаю сына в охапку, прижимая к себе его маленькое тельце. — Ты бы сделал все правильно. Каждый из нас вправе защищать того, кого любит. Но я не с Хьюго, я только с тобой, слышишь? Прости меня, мой дорогой, — целую его в лоб, носик, глазки, обхватив ладонями личико ребенка. — Я знаю, что сделала тебе больно, сынок. Твоей маме нет ни оправдания, ни прощения. Но сейчас я бы променяла все на свете ради тебя. Вернулась бы в тот день… в день футбольного матча и прожила его заново. Я знаю, что ваша команда одержала поражение, но, милый, запомни. Не бывает счастья без потерь. Сегодня вы проиграли, а завтра… Обязательно выиграете. Ты ведь мой лучший на свете капитан.

— Я все равно люблю тебя, мамочка, — Джеймс ласково целует меня в щеку, обнимая за шею своими крохотными, по-детски нежными ручками. — А ты любишь меня? Или ты теперь любишь только Хьюго?

— Джеймс, посмотри на меня, — удерживаю пальцами его подбородок, заставив смотреть мне прямо в глаза. — Я хочу, чтобы ты знал. Я люблю тебя больше всех на свете. Ни Хьюго, ни даже твой папа не встанут никогда между нами, слышишь? Я люблю тебя больше всего на свете, больше жизни. И знай, мой хороший, что твой папа и я… Даже если мы не будем жить вместе, то все равно оба всегда… всегда будем любить тебя, независимо от обстоятельств. Мы всегда будем рядом с тобой. Ты наш единственный мальчик, самый любимый. Хорошо?

— Хорошо, мамочка. Я тоже вас люблю, но… — приближается к моему уху и шепчет. — Тебя я люблю немножко больше. Это по секрету только.

— Я сохраню его, мой зайчик, — усмехаюсь, снова захватив в стальные объятия ребенка, чувствуя себя сейчас самой счастливой на свете…

Спустившись, в кромешной тишине присоединяюсь к Дэвиду, который молча сидит и уплетает свой завтрак, что плавно перешел уже в обед, не поднимая на меня своих глаз. Омлет с овощами и сыром, если честно, встает поперек горла из-за тишины… угнетающей тишины. Лучше бы он орал, язвил, еще что-нибудь в этом роде, но только не оглушающее молчание. Как долго все восстанавливается? И восстанавливается ли вообще? Как же все-таки легко и быстро разрушить свой мир, а собрать воедино… практически невозможно.