Измена. Ты будешь моей

Помню, нередко у меня случались дни, когда мне даже не хотелось вставать с постели. В любой момент я мог элементарно, по — бабьи, расплакаться без всякой причины. Депресняк был такой, что и вспоминать стыдно… А ведь у меня таких состояний даже в детстве не было! Но после всего мне уже казалось, что я бесцельно блуждал по собственной сломанной жизни. Я не знал, сколько еще смог бы продержаться. И иногда мне уже просто хотелось громко закричать: “Эй, кто — нибудь, пожалуйста, пристрелите меня!” Да потому что трудно очень возвращаться в нищету после того, как ты хорошо пожил, ни в чем себе не отказывая. Это несправедливо. Это стыдно. Это мерзко. Это отвратительно. Это не мое. Не для меня. Совсем мне не нравится, не подходит и не годится для хорошей жизни!

— Так я дочь обратно отправил, к бабушке. Это сейчас понимаю, что поступил так от глупости и гордости. Ну, чтобы Милка не напомнила, как однажды уже были у меня сложности, и она мне помогала. А тут, проблемы появились, и дама сердца меня кинула, — хмыкнул я. — Сам пытался что — то делать, выкручиваться, но все было без толку…

А если уж и говорить начистоту, как есть, в то время я чувствовал себя таким…

…Несчастным…

…Раздраженным…

…Одиноким…

…Усталым…

…И совершенно измотанным…

…Постоянно…

Вообще ничего не вставляло и не помогало.

Так…

Надо срочно выпить.

— И мать моя, кстати, за Полинкой не уследила. Та от нее убежала. К мамочке своей собралась ехать. А ее в итоге в полицию…

Меня дома не было, а моя матушка там про Камиллу такое наговорила. И что ей дочь не нужна. И что Камилка шалава та еще. И что ребенка не кормит нормально. И про несуществующее рукоприкладство приписала. И прочее, так сказать, не менее “хорошее”. Как понимаете, характеристика у Камилки после персонального выступления моей матушки сложилась просто “превосходная”.

Камилле — то сообщили потом, дня через два или три.

— В общем, через органы опеки Милка забрала себе Польку. Вот только не сразу. Пока все оформляли, не торопясь, разведывали сложившуюся ситуацию, что там да как, Полинка в приюте жила…

Уж сколько грязи тогда на Камиллу вылили, не знаю…

Как и то, во сколько ей это вылилось.

Как по деньгам, да и так…

— Но дочку ей отдали. А ребенок про меня спрашивает, — я ударил от собственного бессилия рукой по парте. — И что вы думаете? Камилла меня начала из дерьма вытаскивать.

Уж точно теплых чувств ко мне не испытывала, а делала все возможное, чтобы исправить плачевное положение. Всем было на меня наплевать. Мол, сам выкручивайся. А она помогла!

От многих я тогда наслушался, что от партнеров и друзей, у которых все плохо, надо бежать. Ведь никто никого, кроме себя, спасать не обязан. Не каждому ж дано вытаскивать тонущих из этой лужи, в которой мы вольно или невольно начинаем жить.

— Адвокатов Милка мне наняла, всю бухгалтерию лично проверяла, благо, аудитом профессионально занималась. Сами знаете, у нас такие законы, что за одно и то же могут и посадить, и наградить. В России живем, — отрешенно добавил я. — Все только ради дочери. Потому что та ночами стала просыпаться и плакать. И все боялась, что мама опять уйдет и не придет. И все меня звала во сне. А днем спрашивала:

— “А папа меня уже не любит, раз не приходит?”

А потом, когда я к ним пришел, наконец, дочка спросила:

— “А мы вместе теперь будем жить?”

Мои руки даже сейчас судорожно сжимаются и разжимаются.

— Вот Камилла мне и решилась дать второй шанс. Сошлись мы. Ради дочери. Потому что Полинке плохо. А для Милы она на первом месте. Несмотря ни на что.

И сейчас, вспоминая это, я чувствую себя таким маленьким и ничтожным. Может быть, мы оба виноваты в том, что произошло?.. Даже бывалые пустяки из прошлой жизни уже кажутся какой — то недостижимой целью.

— Так что, мужики, не смейте о ней так говорить! А про олигарха… Если и уйдет, то это Камилкино право. Мы вместе — то живем, конечно, но это все декорации. Для дочери. А так, у каждого своя жизнь. Да и к богатому Камилла ради денег не пойдет. У нее уже своя доля в фирме. Она ведь все сделала, чтобы суметь Полинку забрать. А сейчас просто по инерции столько работает. Так сказать, укоренившаяся привычка…

28. Максим

Ярослав опять потянулся за стаканом, а я… Я по — прежнему пытался переварить все то, что услышал. Потом еще раз попытался. Но черепная коробка отказывалась проанализировать за раз столько новой информации. Потому что, если признать все услышанное, то получается, что свою Камиллу я и не знал вовсе.

Внутри разлилась пустота. Я поймал взгляд Ярика. Он почему — то сейчас внимательно смотрел на меня. Я отвел глаза. Все сказанное им — чистая правда. Все. От начала до конца.

В голове проносились обрывки воспоминаний. Как мы встречались после того, как Камилла виделась с Полинкой. Я это еще долго переваривал. Да и размышлял о том, как же так можно уставать от своей дочки.

А она просто страдала. Молча. Мила не жаловалась. Она только прижималась ко мне. И я ни разу даже не спросил: “Камил, все так плохо?”, “Я могу тебе чем — то помочь?” Да что там… Я же не подумал об этом даже…