У меня такое внутри, ни описать ни рассказать. Потряхивает, да что там, сотрясает. Забираю куклу и ухожу к себе. Успокоиться не могу, колотит, столько всего в голове. Заруцкий. Он точно помнит, как я бежала. В обед заедет, повезёт к врачу… Какому ещё врачу?! Закралось сомнение. Да, я говорила, но он то и не спросил ни разу к какому, зачем. Бред получается. Спускаюсь по лестнице, слышу Соню и Федю, разговаривают громким шёпотом.
— Федя, я боюсь, скажи прямо. Она сама могла себя.
— Сонь, давай не будем…
— В детстве у Дины было тяжёлое психическое расстройство.
— Могла. Она могла во сне, может не различает, где сон, а где явь…
Притихли, вхожу, Соня отвернулась обхватив себя руками, мелко дрожит.
— Я не сумасшедшая. Я докажу. Не смей звонить маме и трепать родителям нервы. Поняла?
Сестра вскинулась, наверное от моего тона. Успокоительного нет, времени ждать тоже, меня переполняют эмоции, в груди болит, солнечное сплетение выгорает. Я в аду. Алкоголь… Вспоминаю. Рыскаю по шкафам, крепкое пить не приходилось, так что план Б. Завариваю чай первый попавшийся, две сахару, три ложки коньяку, что обнаружился в закромах. А, добавляю ещё две ложки. Размешиваю и отхлебываю, стараюсь не морщиться. Поворачиваюсь к парочке переглядывающихся. Сажусь и пью, тороплюсь. Ощущаю как по венам течет тепло, откидываю голову назад, закрываю глаза. Буквально пять минут и меня начинает отпускать.
Я докажу, обязательно. Вдарило неплохо с непривычки. Надеюсь к приезду Заруцкого отойду. Ухожу собираться. А Соня с Федей вижу как поспешно уезжают. Надеюсь они мне дурку не вызовут. Рука даже под таким успокоительным болеть перестала. Покосившись на бинт не могу поверить, что я сама себя. Я докажу.
Собралась как никогда быстро, высушила волосы, уложила, чтобы волосок к волоску, от макияжа отказалась, только губы гигиеничкой, а то пострадают в такую погоду. Тёмные джинсы, водолазка тёмно-серая, с курткой сойдёт. Пальто до сих пор не доехало до химчистки.
— Больше я ничьей куклой не буду. Поняла меня? — обращаюсь к кукле.
Сидит на столе, смотрит на меня, словно живыми глазами. После того как отмыла, выглядит совершенно новой.
Интересно на какой отрезок времени хватит такого успокоительного? Заруцкого нет, я готова. Достаю припрятанную коробку, тетрадь почти просохла, судя по всему мой дневник. Страницы с трудом отходят, некоторые убиты без возможности восстановления. Почему подписано Даниэла? Кладу тетрадь на окно, пусть до конца высохнет. А вот блокнот в кожаном переплёте не решаюсь взять в руки, глазею, сердце ускоряется. О как! Сначала трогаю пальцами, затем кладу на колени, клепка тугая, поддаётся не сразу. Щёлк, выдох. Снимаю с петельки кулон. На самом деле стекло… Камень. Не знаю что это мутновато голубое, внутри и правда есть сердцевина. Кусочек дерева будто, точнее коры, и нанесён символ. Интересный, простенький, держу в руках и не могу расстаться, словно часть меня, вещь которая была рядом годами. Зажимаю в ладони, тёплый какой, похоже как будто пульсирует. Вырывается нервный смешок. Только-только откидываю обложку, взрывается мелодией мобильный. Вздрогнув захлопываю и выдыхаю. Сую в коробку, закрываю шкаф. Смотрю на кулон зажатый в пальцах, без раздумий одеваю на шею и принимаю звонок от Заруцкого.
До конца не отпустило, но он не заметил. Заметно озабочен чем-то своим. Я своим, едем куда не спрашиваю, перед глазами моя кровь сквозь пальцы. Паркуется возле клинике женского здоровья и что-то там….
Разинув рот глазею то на него, то на вывеску.
— Что не так? — замечает замешательство.
— Мне психотерапевт нужен, а ты к гинекологу привёз.
Глаза Заруцкого выражают недоумение.
— Зачем тебе психотерапевт? — откашлявшись.
Достаёт сигареты, прикуривает, морщусь, запах дыма раздражает.
— А зачем мне гинеколог?
— Я подумал… — качает головой и отворачивается.
Молча курит, смотрит на многоэтажку.
— Я не беременна, — окончательно ставлю точку.
Вот и причины перемен, решил, жду ребёнка. Только этого мне и не хватало для полного счастья. Вот именно дети это счастье, а я вся в горестях и печалях, какая из меня мать.
Заруцкий поглядывает на меня, и молчит. Переваривает события последних дней. Выкидывает окурок и поворачивается ко мне.
— Дин, давай заново начнём.
— А ты сможешь мне не припоминать? И начать заново. — Тут же хватаюсь за шанс начать разговор, при этом ступаю на опасную дорожку.
— Что припоминать?
Думаю как мягче озвучить. Слово измена язык не поворачивается произнести.
— Мой побег тогда, при таких обстоятельствах, — начинаю издалека.
Сжимает пальцы, целует кончики.
— Что страшного в этом поступке? На эмоциях сбежала, игнорировала меня, подумаешь, мелочи, — слышу иронию.
Ни злости, ни раздражение, он вообще о чём говорю понимает…
— Признание в измене… — зыбкая почва, и я добровольно ступаю.
— Дин, я тебе клянусь, больше никогда. Люблю тебя, терять не готов ради минутной слабости. Было признался, очень хочется чтобы ты забыла. Понимаю, время. Но всё же.