Измена в Кремле. Протоколы тайных соглашений Горбачева с американцами

Ельцин заранее предупредил Бейкера, что хотел бы отдельно встретиться с ним в Москве. Ему надо было заставить администрацию Буша признать свой статус — наиболее значительного республиканского лидера и главного поборника советской демократии — теперь, когда Горбачев переметнулся к правым. Он пригласил Бейкера в штаб-квартиру Российской республики — белый мраморный небоскреб на берегу Москвы-реки, который москвичи называют Белым домом.

Не желая обидеть Горбачева, Бейкер известил Ельцина, что предпочитает встретиться с ним за ужином в Спасо-хаус, полагая, что, возможно, тот приедет раньше или задержится после ужина для частной беседы. Как сказал Росс:

— Он может явиться на коктейль или кофе при условии, что отсидит весь ужин.

Ельцин отказался. Он бойкотировал ужин, послав вместо себя Владимира Лукина, своего близкого соратника и председателя комитета Верховного Совета по международным делам. Лукин отвел Росса в сторонку и сказал, что нежелание Бейкера нанести визит российскому президенту усилит и без того явственное впечатление, что администрация Буша отдает предпочтение Горбачеву.

— Мы бы не хотели во все это встревать, — ответил Росс Лукину. — Надежда на демократическую реформу — в коалиции реформаторов с центром.

— Для того чтобы мы могли сформировать подобную коалицию, — ответил Лукин, — мы должны видеть больше признаков вашей поддержки. Мы не можем взяться за это, находясь в положении слабых.

В субботу, 16 марта, Бейкер обедал со своим старым другом Шеварднадзе в той же квартире, где они впервые — в мае 1989 года — ужинали вместе. Когда приехали Бейкер, Росс, Татуайлер и другие американцы, Шеварднадзе с ностальгией воскликнул:

— О, старая команда!

Шеварднадзе был настроен пессимистически в отношении ближайшего будущего; он отметил, что все опасения, приведшие к его отставке, подтверждаются.

— По-прежнему существует угроза хаоса и диктатуры, — утверждал он.

Как и Назарбаев, он считал, что Горбачев не изменил своей сути, хотя бы в силу отсутствия альтернативы.

— И все-таки, — сказал он, — нам нужно новое поколение руководителей.

Теперь он рассматривал Горбачева как переходную фигуру и сказал Бейкеру, что, по его мнению, «очень возможен» государственный переворот, который свергнет советского президента.

На следующий день Горбачев с трудом набрал большинство голосов «за» на своем референдуме. Учитывая расплывчатость формулировок и усилия центрального правительства, направленные на то, чтобы обеспечить победу, ему не так-то легко было претендовать на всеобщее одобрение своей политики…

Той весной Советы, наверное, подумывали, не установить ли им вращающиеся входные двери в зале для высокопоставленных лиц в аэропорту Шереметьево. Приезжало и уезжало столько почетных гостей, что странно еще, как Горбачев и другие официальные лица вообще находили время на собственные проблемы.

Не успел улететь Бейкер, как прилетел Ричард Никсон. Его помнили в Москве не столько как американского президента, с позором ушедшего в отставку, сколько как автора разрядки и мастера силовой политики. Он всегда мог рассчитывать на прием на высшем уровне.

Его первая важная встреча в Москве состоялась 21 марта — с Евгением Примаковым, который был известен на Западе прежде всего как посланник Горбачева к Саддаму Хусейну во время войны в Персидском заливе. Примаков был членом недавно созданного в Кремле Совета безопасности, призванного консультировать Горбачева по всем вопросам, начиная с оборонных и кончая вопросами экономической реформы.

Кое-кто надеялся, что Горбачев приблизит этот новый орган к реформистской линии, тем самым уравновесив превосходство сторонников жесткой линии в системе советской иерархии, но в конечном счете состав совета стал отражением растущего влияния консерваторов. Помимо Примакова и Бессмертных сюда входили: министр обороны Язов, председатель КГБ Крючков, министр внутренних дел Пуго, премьер-министр Павлов и вице-президент Янаев. Один из немногих членов Совета, кого можно было со всей очевидностью причислить к либералам, был предшественник Пуго Вадим Бакатин.

Примаков пытался уверить Никсона, что они с Горбачевым твердые реформаторы.

— Если бы я думал, что Горбачев отказывается от реформ, я бы не задержался здесь ни на один день, — заявил он.

Затем он высказал свое недовольство по поводу новой политики администрации Буша — налаживания связей с республиками и демократами, — которая вызывает страхи, подозрения и обиду в «некоторых московских кругах». По-видимому, в Вашингтоне появился «соблазн» «воспользоваться нашими трудностями» и «вести игру с республиками». Этот новый элемент политики США «нас настораживает», заявил Примаков, поскольку граничит с «вмешательством в наши внутренние дела». Он предупредил, что «дестабилизация Советского Союза не в интересах США».