Измена в подарок

Я будто вернулась к бабушке на дачу. Когда в первые дни каникул в ужасе просыпаешься от кошмара о том, что лето закончилось и завтра первое сентября. На самом деле, за окном всё ещё цветут последние дни мая. Раннее, прохладное утро, на уютной кухне ждёт вкусный чай, пышные оладьи и хрустальная пиала с кисленьким вареньем. И тебя всегда ждут.

Отрывая меня от единственного прекрасного за это утро, в палату заглядывает медсестра сообщить, что всё отлично, осталось подождать, пока подготовят документы к выписке. Оказывается, это совсем не быстро.

От прогулок по периметру палаты кружится голова. Укладываюсь на кровать и пытаюсь вернуть себе украденный процедурами сон. Заглушённые бурной больничной жизнью мысли возвращаются, чтобы меня терзать с новой силой. Никак не получается удобно улечься. Подушка слишком высокая, без неё совсем неудобно, а в мыслях тонешь, как в вязком сиропе.

Марк чудесный. С ним тепло, уютно и интересно. Он умеет угадывать моё настроение и желания, хотя мы знакомы всего ничего. Всё очень красиво между нами. Но надолго ли его хватит? Чужой ребенок — это не шутки. Если однажды он передумает и уйдёт, я же снова сломаюсь, и это отразится уже не только на мне.

Но представлять Марка в роли отца очень сладко. Красочные картинки складываются у меня перед глазами без особых усилий.

Тёплое море ласково лижет пятки, лучи закатного солнца согревают кожу, цикады поют свою песню, прощаясь с жарким днём и дополняя композицию, позади слышится детский звонкий смех. Оборачиваюсь за секунду до того, как на меня будет совершено нападение. Малышка, сидящая на плечах у Марка, хихикает ещё звонче.

— Мы за мороженым хотим пойти. Ты с нами? — щурясь на солнце, спрашивает он.

— Мозика! Мозика! — повторяет девчушка, не выговаривая половину букв. Она хватает Марка за кудри, будто управляя лошадкой, заставляет везти её в нужном направлении. Маленькая хулиганка.

— С вами, конечно, — тянусь к Марку за поцелуем.

И как в паршивых комедиях, очень некстати у меня звонит телефон. Костя не вовремя решил поболтать. У меня только жизнь наладилась. Жаль, что только во сне.

— Да! — рявкаю так, что, кажется, весна со своей ядовитой зеленью потускнела.

— Мирочек, выгляни в окошко.

— Жданов, ты меня разбудил! — все, кто не подох в прошлый раз, отправились бы на тот свет после этой фразы.

— Прости, я думал, ты к выписке готовишься. Выгляни, раз встала уже. На секундочку.

Выпутываюсь из простыни, только бы отстал уже, и скорее вернуться в тот мир, где всё кончилось хеппи-эндом.

За окном меня ждёт сюрприз. Неужели со мной когда-то срабатывали эти попсовые фокусы? Или он, и правда, совершенно меня не знает?

Когда мне было семнадцать, подобный жест вызвал бы щенячий восторг. Сейчас я только стыдливо прикрываю лицо рукой и рычу в трубку яростнее прежнего.

— Жданов, ты совсем сбрендил? Это что за художества?

— Это признание в любви, — говорит так капризно, что я представляю, как он надувает губы.

— Это акт вандализма! Стирай немедленно!

— Здесь вся аллея — один сплошной акт вандализма. Ты видела статуи возле фонтана? — это совершенно никак не относится к делу, но статуи, и правда, жуткие, вчера в темноте даже ускорила шаг, проходя мимо полупрозрачных силуэтов матерей с младенцами. — Да и как я, по-твоему, это сотру? — жалуется Жданов таким голосом, будто он нашкодивший мальчишка.

Молча упираюсь лбом в холодное стекло. Жмурюсь изо всех сил, чтобы не видеть, как среди счастливых благодарностей за дочку и сыночка. Среди рисунков сердечек, цветочков и почему-то дельфина. Совершенно нескромно по самому центру аллеи, перекрывая остальные надписи, расположились огромные буквы: “Мирра, я соскучился. Давай начнём сначала”.

Громкое сопение в трубке перекрывает даже звуки играющих детей у того самого фонтана. Костю начинает напрягать моё молчание, а мне сказать совершенно нечего, да и не хочется.

— Тебя когда выписывают? Я внизу буду, — больше ничего не добавляя, отключается.

Неужели он действительно ждал, что я, как сопливая малолетка, не разбирая дороги, полечу ему в объятья? Обязательно всё прощу даже без объяснений, просто потому что он такой романти-и-и-ичный.

Не глядя больше в окно, иду обратно к кровати. Под пледом жарко, нога запутывается в простыни, матрас слишком мягкий. Ворочаюсь, чтобы расслабиться, никак не получается найти удобную позу.

С Костей всё начиналось совершенно по-другому. Мы утонули, совсем не замечая всего, что нас окружало. Страсть накрывала нас с головой и не отпускала ни на минуту. Ещё была нежность, забота и… доверие. Всегда был какой-то нереальный, запредельный уровень доверия. Я ни разу не сомневалась в его словах и поступках. От этого его измена бьёт ещё больнее.

Пытаюсь представить, как Костя будет забирать меня из роддома, но ничего не выходит. В голову лезут только детали. Какого цвета стены в комнате для выписки, я буду в платье или в джинсах? Это же будет октябрь или ноябрь, а вдруг дождь? Или первые заморозки?