Измена в прошлом (СИ)

Не дождавшись ответа, милиционер грузно развернулся и пошёл к УАЗику, бросив через плечо:

– В машину пошли, протокол заполнять.

Худенький сержантик взял под козырёк и приглашающе махнул мне рукой в сторону жёлтого с синей полосой автомобиля:

– Пройдёмте в машину для составления протокола о происшествии.

Бумажная волокита выпила из меня последние силы. К концу я уже ничего не соображала, механически диктовала наши с Пашей данные и мечтала поскорее остаться один на один со своими переживаниями. Уйти с места я не могла. Казалось, что оставляю Пашку здесь одного. Понимала, что это бред и моё стояние на берегу ничего не решает, никак не поможет, но сердце рвалось к мужу. Где он сейчас? Жив ли? Всё говорило за то, что погиб. Но смириться с этой мыслью было невозможно.

На мои слова, что побуду ещё на набережной, милиционеры переглянулись между собой, и Иващенко скомандовал водителю ехать на наш с Пашей адрес. Я ничего не смогла сделать, только смотрела в окошко машины, как удалялась чугунная ограда и глазели на нас рыбаки.

Ещё за дверью услышала, как в прихожей разрывался от звонков телефон. Трясущимися руками открыла замок и, ворвавшись в квартиру, схватила телефонную трубку.

– Юля...

Родной голос на другом конце провода отнял последние силы и я опустилась на пол, глотая слёзы.

– Мам... Мама... – задыхалась я в плаче.

– Юля, мы с бабушкой ждём вас. Обещали приехать после обеда, а сами дома сидите. – с упрёком возмущалась мама. – Бабушка пирогов напекла, мы тут стол накрыли.

Я громко всхлипнула.

– Юля, дочка, ты плачешь? – мамины интонации моментально изменились на испуганные и встревоженные. – Что случилось? У тебя всё хорошо? Ты не заболела?

– Паша... – страшное слово не желало произноситься, квадратным кубиком кувыркалась в горле, царапая углами. Буквы, как грани вертелись, смещались, перемешивались и никак не выстраивались в нужном порядке. Я только громко всхлипывала и глубоко дышала, пытаясь сдерживать рыдания.

– Господи, Юля, да что случилось? Что-то с Павлом?

– Он пропал, мам. Прыгнул в реку за мальчишкой, его спас, а сам... – сумбурно, икая на каждом слове, попыталась донести информацию.

– Утонул? – испуганно прошептала мама, и я разрыдалась.

– Мы сейчас приедем. – после небольшой паузы выдавила мама, переварив услышанное, и уже более решительно и успокаивающе добавила: – Юля, доченька, держись. Родная, не плачь, мы сейчас приедем с бабушкой.

Мама положила трубку, а мне вдруг стало легче. Я не одна.

И сразу захотелось действовать, что-то предпринять, двигаться. Я решительно вытерла слёзы и достала из тумбочки в прихожей телефонную книгу. Открыла её на странице "медицинские учреждения" и начала планомерно обзванивать все больницы города.

За окном уже совсем стемнело. Где-то на кухне возилась мама. В бессмысленных попытках накормить меня, звенела посудой и разогревала остывшие пироги, которые они привезли с бабушкой. Я, поджав ноги и обняв подушку, сидела на диване и тоскливо смотрела в тёмное окно.

Телефонные звонки в больницы и милицию не дали никаких результатов. Никто ничего не знал. Пациент, по описанию похожим на Пашу, не поступал. В милиции раздражённо посоветовали просто ждать.

А бездействовать и тупо ждать было невыносимо.

– Юля, а что в милиции сказали? – сидевшая в кресле напротив меня и скорбно поджавшая губы бабушка, словно очнулась от тяжёлых дум.

– Сказали, что позвонят, когда что-то станет известно.

– Не найдут. – удручённо покачала головой ба. – Такое течение сейчас. Бог его знает, где он через пять дней всплывёт.

– Почему?! Почему вы все так уверены, что Паша утонул? – чтобы в отчаянии не сорваться с бранью на родного человека, я вскочила и метнулась в ванную.

– Юля, – выглянула из кухни мама, – выпей хоть чаю. Я пирог разогрела. Покушай, силы тебе понадобятся.

– А-а-а! –не выдержали мои, напряжённые до предела нервы, и я рванула на себя дверь ванной, чтобы спрятаться за ней. В этот самый момент ожил дверной звонок в прихожей. Секунду мы, замерев, смотрели с мамой друг на друга. Звонок коротко звякнул второй раз, и я, чуть не сбив, стоящую на пути маму, держащую кружку с горячим чаем, метнулась к входной двери.

Вмиг ослабевшими руками только со второго раза смогла открыть замок и широко распахнула дверь.

В грязной брезентовой куртке, в старых башмаках со стоптанными задниками, взъерошенный и слегка покачивающийся, в дверях стоял Пашка.

Я взвыла и кинулась ему на шею.

Глава 45

От колючей брезентовой куртки страшно воняло рыбой, бензином, сыростью, а от Пашки ощутимо несло дешёвым пойлом. Но муж был живым, тёплым и невыносимо родным. Я рыдала, повиснув у него на шее, а Пашка, намертво обхватив меня своими длинными ручищами, прижимал к жёсткой груди.

– Всё, родная, всё, не плачь. – тиская меня, мычал и одновременно целовал куда придётся. – Всё хорошо. Люблю тебя. Как же я тебя люблю!

А мне хотелось одновременно и лупить его кулаками и целовать, и смеяться от счастья, и плакать. Вся эта гамма чувств переполняла меня, грозясь разорвать на части и я выплёскивала её в некрасивом бабьем вое.