— Папа поедет к себе в квартиру, — сложно это говорить доченьке, но надо.
Малышка куксится.
— В квартиру или к той тетке противной?
Суворов мрачнеет. В его глаза в этот момент будто вспыхивают молнии.
— Принцесса, я же тебе объяснял, что нет у меня никакой тетки. Я только тебя люблю.
— Тогда почему не идешь? Тебя мама не пускает?
— Подрастешь — поймешь, — цедит Захар.
Ему тоже трудно говорить такое Алене. Но что поделать?
— Не расстраивайся, солнышко, — спешу утешить дочь, когда Суворов разворачивается и шагает по двору на выход. — Ты можешь приезжать в гости к папе, когда захочешь.
— А он к нам тоже будет приезжать в гости?
— Может быть…
***
Если честно, я сомневалась, что сегодня все будет гладко. Не случится внезапного пожара в суде или захвата какими-нибудь бандитами. Или что меня не пристрелит киллер еще по дороге…
Я не думала, что Суворов явится на слушание. Наденет костюм, рубашку, галстук. Уф…
Как же непривычно видеть мужа таким. Ему чертовски идет. Он выглядит сумасшедше соблазнительным. На окружающих производит положительное впечатление.
А его манера держаться перед судьей? Она фантастическая! Прежде чем что-то сказать, Суворов обдумывает каждое слово. Интеллигент.
На меня Захар мало обращает внимания. Говорит лишь то, что требуется. Мужа, теперь уже почти бывшего, устраивает, что в субботу, воскресенье, понедельник и вторник — его с Аленкой дни. Остальные мои.
Я же сижу на стуле и тоже почти не смотрю на Захара. И мне почему-то становится холодно от его присутствия — такая теперь веет энергетика от мужа.
Я понимаю причину его поведения, потому что накануне случилось событие, которое я не могу вспоминать равнодушно. Меня бросает в бездонный омут эмоций, когда я вспоминаю о случившемся.
Вчерашний день не предвещал ничего сверхъестественного. Я, как обычно, была на работе в Модном доме. Именно в этот момент стояла в кабинете Эльвиры Леопольдовны на втором этаже и показывала ей свеженький глянцевый журнал с моделью в ее платье на обложке.
Внезапно с улицы донеслась музыка, гудящая басами из колонок. Та самая мелодия, от которой мое сердце щемит всякий раз, когда я ее слышу.
Наша…
Моя и Захара.
Мы часто слушали ее в машине, когда наши отношения только начинались.
С этой песней у меня связаны самые лучшие и трепетные воспоминания.
Обескураженная, я выскочила на незастекленный балкон.
Кириянова последовала за мной.
То, что первое привлекло внимание, заставило мои глаза открыться шире от изумления — на противоположной стороне дороги на огромном билборде, где когда-то пестрила реклама юридической фирмы, был плакат с моей фотографией и текстом «Прости меня, Весна».
А потом я опустила взгляд и увидела на парковке Модного дома внедорожник Суворова. Из него и звучала песня.
Рядом с машиной стоял Захар, а рядом с ним группа поддержки в лице его брата Мирона и Давида Расулова.
В руках мужчины держали большие охапки воздушных шаров моего любимого лавандового цвета.
Я впилась руками в перила, дыхание перехватывало.
Мужчины отпустили шары. Лавандовое облако быстро поползло вверх.
Я не могла пошевелиться, а Эльвира посмеиваясь над выходкой Суворова и успела поймать за ленточку один шар.
Он смотрел на меня снизу вверх глазами, полными надежды.
А я понимала, что сейчас случилось то, о чем я много лет просила мужа, хотя знала, что его характер не терпит подобного ребячества. Захар любил мне делать дорогие подарки: украшения, модные гаджеты, брендовую одежду. Но никогда не совершал для меня романтических, сумасбродных поступков. Милых, не затратных, и от души. Я просила Суворова сделать для меня что-то эдакое, а он только отмахивался, говоря: я тебе не мальчишка.
И вот когда я получила, что хотела, щенячьего восторга почему-то не испытала.
Ему действительно не идет быть мальчишкой.
Я застыла, как мраморная статуя, не отвечая Захару на вопрос.
Эльвира, задорно хохоча, сунула мне в руки шарик, вынуждая отмереть.
Суворов выжидающе смотрел, его приятели тоже.
И моя начальница.
А я сгорала от смятения. В мыслях крутились монологи: сейчас же полный Дом клиентов, которых может не устроить такой финт. А случайные прохожие? Они поворачивали головы и тоже пялились на моего мужа, который припер шарики, как будто нам по шестнадцать лет.
Не к лицу такому мужчине, как Суворов, просить прощения таким способом, пусть даже раньше я очень мечтала о подобных романтических сюрпризах.
Вместо радости во мне накапливается напряжение и смущение. Я держала двумя руками шарик и, потонув в своих мыслях, сжимала его так сильно, что ногтями лопнула его. Ошметки шарика разлетелись в стороны, а я опустила руки. Наша песня закончилась, и на улице воцарилась тишина.
И в следующую секунду выражение его лица не изменилось, он даже не пошевелился, продолжая стоять и смотреть на меня.