— Да ладно тебе, он ещё поползёт, что ты к нему пристал, — фыркнул Рустам, заходя в гостиную и держа в руке по большому бокалу с лимонадом.
— Ну, я просто жду, когда он со мной будет играть в футбол,— заметил лениво Тимур и растянулся на детском коврике, где Матвей выполнял новые акробатические для него номера.
Рустам наклонился, подал мне напиток.
Я, пригубив, поблагодарила его, мягко коснувшись кончиками пальцев его руки.
Мне казалось, что наше с ним взаимодействие, оно начиналось каждый раз с нового листа.
Да, не уйти это не значит простить и простить не значит остаться вместе, но я на самом деле старалась. Потому что как-то подспудно еще тогда, в момент, когда я услышала разговор с Аликом, я рассуждала о том, что есть мужчины, которые не изменяют. И да, когда я выходила замуж за Рустама, я была свято уверена в том, что он не изменит, но почему-то один разговор заставил меня забыть об этом.
И поэтому где-то на границе сознания билась одна единственная мысль, что он верный, а я все накрутила себе.
Рустам окинул взглядом гостиную, и посмотрел на меня глазами, в которых плескалась теплота.
Этому мы тоже учились заново, и поэтому я дико смущалась. Пряталась за опущенными веками. Но на самом деле конец приходит резко и неожиданно. И в этой истории предательства он случился самой короткой ночью когда Рус, зайдя в нашу спальню, впервые за полгода не спросил меня о том, может ли он остаться.
Он просто зашёл, скинул рубашку пижамы на прикроватный диванчик и лёг в постель. А когда я, замешкавшись возле двери спальни, застыла непонимающе, он протянул руку к своей тумбочке и вытащил средних размеров коробку.
— Что это?
Мы не прикасались друг к другу ещё полгода. Потому что у нас висело бремя обиды.
— Я же покупал тебе всегда сорочки, и мне сейчас показалось правильным тоже купить только новую…
Я медленно приблизилась к кровати, опустилась на неё и потянула за ленты. Отложила крышку на пол, и под мягкой тонкой бумагой оказалась белая атласная сорочка, короткая и с кружевными вставками.
Наша жизнь изменилась самой короткой ночью и во время перед рассветом, когда самые густые сумерки, Рустам шептал мне:
— Я люблю тебя до безумия, настолько сильно, что сам себе завидую, настолько жадно, что не верю в случившееся…
Он прижимал меня к себе, проходился пальцами по моему телу, оставляя отпечатки, а его губы клеймили мою кожу. И в какой-то момент в этих самых густых сумерках спираль напряжения, обиды, боли, которая скручивалась в нас обоих, зазвенела, лопаясь.
— Я тебе все равно ещё не верю, — хрипло шептала я, выгибаясь от его прикосновений, запрокидывая голову назад, жадно дыша и глотая тёплый воздух в спальне.
— Но я уверен, что однажды ты мне поверишь и простишь.
P.S.
Простить пришлось очень быстро, на первый день рождения Матвея.
Не в самую короткую ночь и не в самый длинный день, а просто потому, что любила.
Конец.