Измена. Закрывая гештальты (СИ)

— Вот конкретно сейчас меня может сделать максимально счастливой только откровенный и честный разговор, — фыркаю устало.

Глеб долго укачивает меня в объятиях, скрипит зубами в висок, целует в макушку, а потом сдаётся и выдыхает:

— Хорошо, дорогая. Сегодня не самое лучшее время. Все устали с дороги. И не хотелось бы портить впечатления от поездки. Но если ты настаиваешь, то мы с тобой поговорим. Вот, завтра напрашиваюсь на ужин.

Спать ложусь, осознавая, что была права, поступив для себя нестандартно. Я, по крайней мере, сделала шаг навстречу. И теперь судьба наших отношений уже зависит от того, насколько откровенно со мной сможет себе позволить быть Глеб завтра.

Снится какая-то психоделическая жуть в силе Эдварда Мунка.

Утром встаю совершенно пожеванной.

Понедельник сбивает с ног в прямом смысле этого слова. За завтраком перед ритуальной чашкой кофе Леруша протягивает мне тонометр.

На этом моя созидательная деятельность заканчивается. Таблетки засыпаются внутрь уставшей матери, которая с почетом провожается обратно в свою постель.

Дети как-то с домашней рутиной справляются сами.

Когда я в следующий раз прихожу в себя от разрывающегося телефона, в доме я одна, а на столе записка: «Мам, я умчала Университет. Кот собирается на тренировку. Отдыхай, тебе это нужно»

Порадовалась за сознательных детей и с удивлением уставилась на карточку контакта.

Мать моя, Алёна Ивановна.

С каких таких пирогов?

— Да, мама, слушаю тебя?

В ухе тут же застрекотало пулеметной очередью:

— Арина, как же так? Я и представить не могла, что мы с отцом заслужили подобное отношение…

Голова гудит, соображает не очень хорошо, поэтому я совершенно спокойно уточняю:

— Мам, к чему конкретно это сейчас было?

— Ты ещё спрашиваешь? Да как такое возможно? Как я дожила до этого? Вы приезжали в город, а к нам с отцом не просто не зашли, но даже не соизволили сообщить.

Ох, ну надо же.

— Мам, если бы вы с отцом хоть как-то интересовались нашей жизнью, то, возможно, мы бы вам сообщили о своих планах.

И совесть меня не мучит, нет.

Я устала.

А Алена Ивановна продолжает делать то, что и всегда: стыдить меня.

— Не могла даже представить, что у меня вырастет такая неблагодарная дочь.

— Ну извини, мам, как растили, то и выросло, — эту фразу мне, кстати, Лера посоветовала «специально для бабушки».

— Мы не так тебя воспитывали! — родительница гневаться изволит, да.

Вдыхаю, выдыхаю и впервые говорю откровенно:

— Да, вы воспитывали меня, требуя молчать и терпеть. Но я выросла и больше так не хочу.

А чего?

Это мои претензии к производителям. Имею право озвучить.

— Арина, это недопустимо, особенно в семье!

Но кто меня слышит?

Для Алены Ивановны существуют два мнения: ее и неправильное. А в неправильное и вникать нет смысла.

— Мам, здесь мы с тобой во мнениях никогда не сойдёмся, поэтому лучше сразу говори, чего ты на самом деле хотела, — чувствую, так будет быстрее.

На той стороне воздушного моста всхлипывают и горестно вздыхают:

— Не дай бог тебе никогда пережить подобное отношение собственных детей! И к кому? К своей матери…

Сегодня как-то прямо уж слишком, нет? Или я отвыкла за лето от таких наездов?

— Мама, с собственными детьми я разберусь, — вздыхаю не скрываясь.

— Вот-вот, больно самостоятельная стала. Что это ещё за новости? Ты почему не разрешаешь Ромочке видеться с детьми?

Обалдеть, какой поворот.

— Роман Николаевич в любой момент может заявить о своем желании повидать детей. Мы всегда готовы пойти ему навстречу и это организовать. Но что-то он не желает.

Бред какой-то.

Это какая же там в Питере инфекция ходит, что люди мутируют настолько?

— Рома даже приезжал к вам. Это ты не соизволила разрешить детям с ним пообщаться.

— Это неправда. Несмотря на то что Роман Николаевич явился спонтанно и без предупреждения, оба ребёнка получили от меня возможность и разрешение с ним общаться. Другое дело, что поведение Романа Николаевича не вызвало у детей желания продолжить общение. Но сама возможность им предоставлена была.

Мама долго молчит, а когда я уже готова прощаться, вдруг заявляет:

— Арина, прекращай дурить, возьмись за ум и помирись с Ромой.

Што?

— А я, мама, с ним не ссорилась, чтобы нам вдруг мириться. Я с ним просто развелась. Исключительно после того, как он завёл себе молодую любовницу.

— А ты считаешь, что молодой любовник — это нормально?

О, пожаловался Ромочка, да?

Или свекры поделились впечатлениями?

— Ну, во-первых, я — женщина свободная и могу заводить любые отношения, а во-вторых, мам, я считаю, что это не ваше дело.

Вот тут включается сирена, естественно:

— Как ты разговариваешь с матерью?

Год назад от такого вопроса я была бы в ужасе, но все мои теплые чувства к родительнице были безжалостно изничтожены в период нашего с Романом развода ее бестрепетной рукой.

Так что, вот, как-то так.

— Ну, вероятно, уже никак. Не понимаю твоих претензий, не готова принять твою позицию, но и спорить тоже не хочу. Всего вам с папой хорошего. Пока.

Сбросив звонок, горько хмыкнула: вот уж кто умеет меня взбодрить, так это мать родная.