Измене доверяют, как лисе

Нож оказался неожиданно острым. Не успев толком понять, что происходит, Кушман располосовал щеку до кости. Меж алых краев раны показалась блестящая белая кость и желтые коренные зубы со множеством амальгамных пломб. Выронив нож, Кушман пошатнулся. На шею ему хлынула кровь, лицо превратилось в маску боли. Он вцепился в стол. Сознание начала накрывать пелена обморока, черного как смерть.

Наверху разорвался снаряд, и часть потолка обрушилась на пол.

Шум привел Кушмана в чувство. Яростным усилием воли он взял себя в руки. Выпрямился, нашарил иглу с ниткой. Словно в кошмаре, зашил рану. Справился: ведь у него сильный характер. А еще он знает, что над ним нависла смертельная опасность. Дрожащими руками Кушман взял грязные бинты. Обмотал голову и лицо. Он так часто упражнялся с бинтами, что научился накладывать их автоматически, даже не глядя в зеркало.

От боли в лице, от потери крови, от звука выстрелов у Кушмана сдали нервы, но он не допустил ни единой ошибки.

Облил бензином громадную тушу Хирша (тот, падая, завалился под стол), положил рядом собственную форму и сапоги. Плеснул бензина на стены и светильники. Выпрямился и окинул помещение прощальным взглядом.

Теперь, когда он превратился в оборванца, его никто не узнает. Лицо скрыто под окровавленными бинтами. Усиков больше нет. Вместо эсэсовской формы – рванье цвета хаки.

Перебежчик Эдвин Кушман вот-вот исчезнет в пламени погребального костра. А Дэвид Эллис готов встречать освободителей Бельзена.

Глава первая

Судья Высокого суда Таккер подводил итоги третьего дня процесса. Обращаясь к присяжным, он заявил:

– Итак, что сказал этот человек, инспектор Хант? Он сказал, что, будучи инспектором уголовной полиции, знает подсудимого с тысяча девятьсот тридцать четвертого года. Сам он с ним не беседовал, но время от времени слушал, как тот произносит политические речи. Инспектор говорит, что узнал его голос. Третьего сентября тысяча девятьсот тридцать девятого года он находился в Фолкстоне. И пробыл там до десятого декабря того же года. Вот его слова: «Затем я вернулся в Лондон. Будучи в Фолкстоне, я слушал радиопередачу. И немедленно узнал голос подсудимого…»

Те немногие зеваки, что сумели пробраться в переполненный зал суда, провели предыдущую ночь на каменных ступенях Олд-Бейли. Они явились сюда, чтобы вдоволь насмотреться на подсудимого. Ведь он так долго глумился над ними в передачах немецкого радио, воображая, что ему ничего не грозит. Что ж, теперь он у них в руках. Его не спасут ни юридические прения, ни бесчисленные выдержки из сотен книг по юриспруденции, которыми был завален весь адвокатский стол.

В первый день суда были представлены улики. Подсудимый угодил в банальную ловушку.

– Вечером двадцать восьмого мая сего года вы в обществе лейтенанта Перри находились в лесу, в Германии: неподалеку от Фленсбурга и датской границы. Подтверждаете?

– Подтверждаю.

– Вы оба собирали дрова, чтобы развести костер?

– Да.

– Собирая дрова, вы кого-нибудь видели?

– Мы встретили человека, который, судя по всему, прогуливался в лесу.

– Кто был этот человек?

– Подсудимый.

– Он что-нибудь вам сказал? Что-нибудь сделал?

– Указав на валежник, он произнес: «Вот еще дрова».

– На каком языке он говорил?

– Сперва на французском, потом на английском.

– Вы узнали голос?

– Узнал.

– Чей это был голос?

– Диктора немецкого радио.

И теперь, подводя итоги, судья снова говорил о голосе подсудимого.

На общественной скамье сидела толстуха в пыльном черном плаще и бесформенной шляпке с поникшими перьями. Подавшись вперед, она хмыкнула.

– Этот голос любой бы признал, – шепнула она мужчине в поношенном коричневом костюме, зажатому между нею и стеной. – Я, например, так запросто. Сколько раз его слышала, не сосчитать. И все думала: «Ну ладно, болтай сколько хочешь, мне-то какое дело. Нет мне дела ни до тебя, ни до твоей брехни. Вот попадешься, тогда и послушаем твои шуточки». Как в воду глядела. Ты смотри, какой он понурый сидит. Теперь-то ему не до смеха.

Мужчина, к которому она обращалась, вздрогнул. Это был нервный сутулый тип, ростом ниже среднего, светловолосый, с желтовато-белым лицом. Женщина с интересом взглянула на его шрам, шедший от правого глаза к подбородку.

– Самому довелось повоевать, а, приятель? – шепнула она. – Господи прости, ну и лицо у тебя, бедняжка, ну и вид…

Человек со шрамом (он называл себя Дэвидом Эллисом) кивнул, пристально глядя на судью. Теперь тот говорил о национальных различиях между англичанами и американцами. Сколько же копий сломано в подобных спорах! Если его когда-нибудь поймают, национальность обсуждать не станут, с горечью подумал он. Запасного выхода не будет.

– Я тут же узнал голос. Это был голос подсудимого.

Ну, это он тоже предусмотрел. Изловить его будет посложнее, чем этого дурака-подсудимого. Эллис знал, что его легко узнают по голосу. И принял меры предосторожности.