Изменить одиночеству

Люба приняла правду спокойно и достойно. Перед тем как Костика должны были привезти из больницы, к ней домой пришла Инна Сергеевна.

— Послушай меня, Люба. Тебе, наверное, как и мне, сказали, что у Костика очень повреждена правая рука, ограничена дееспособность. Остались проблемы со слухом: порваны барабанные перепонки. Последствия травмы глаза требуют очень тонкого вмешательства. У нас вряд ли найдутся специалисты, чтобы это исправить. А действовать нужно немедленно, пока есть шанс. Я поговорила с коллегами из Германии, Италии, Испании, послала снимки и выписки. Есть врачи, которые за это берутся.

— Господи! — всплеснула руками Люба. — Вот деньги, мне сейчас в полиции выдали. Кому дать?

— Никому. Успокойся. Деньги Костика нужно положить на его новые карты. Это ведь кредит, его возвращать нужно с процентами. Люба, разреши мне оплатить лечение Константина. Этот мальчик родился и вырос на моих глазах. А у меня, так получилось, есть лишние деньги. Не успею я их на себя потратить.

Люба застыла, прижав руки к груди, как будто удерживала свое настрадавшееся сердце, чтобы не выскочило.

— Ничего не скажу тебе, Инночка Сергеевна. Никаких спасибо тут не хватит. Да и не знаю я нормальных слов. Я отслужу. Вот моя душа, она теперь твоя.

Костик поехал лечиться. Люба по-прежнему гуляла с Пухом, но мало говорила с людьми. Она ждала суда. Выступила как потерпевшая по делу обвинения своего мужа в организации нападения на сына. Сказала такие слова:

— Каждый человек заслуживает понимания и прощения. Пусть суд учтет все, что уменьшит Степану срок. Скажу честно: он был хорошим мужем, нормальным отцом. Пил, но с кем не бывает? Пусть простят его все люди. Он знает нищету, вот и позарился на деньги сына. Пусть пожалеет его судья. Только не я. Услышала я тут, что он сказал бандитам: «Бейте, только не сильно». Вот за это, а не за деньги и вещи прокляла я тебя, Степан. Тут много юристов, хочу, чтобы мне помогли срочно развестись и выписать его из нашей квартиры. Нет тебе пути к нам, Степа. Живи, не тужи, но мое слово твердое. Мы прощаемся навсегда.

Прошло три месяца. Разогрелась поздняя весна. Собаки очумело нюхали пьяный воздух. Хозяйки ловили нежное солнышко. Люба с Пухом шли неторопливо, но было такое впечатление, что они оба сдерживают себя из последних сил. Люба — такая открытая душа, что ее можно прочитать издалека и по жесту, взгляду. Она очень похудела. А Пух смотрел как мудрый, опытный пес.

— Хотела дотерпеть до вечера, — сказала Люба, кивнув подругам. — Чтобы сюрприз вам был. Но, чувствую, что нет моих сил. Скажу сейчас. Костик прилетел! Сами увидите, какой он стал. И это не все. Он привез невесту! Познакомились в оздоровительном центре в Испании.

— Да ты что! — пришла в восторг Нина. — Кто она? Красивая?

— Девочки, дело в том, что она японка. Я даже ее имя правильно не смогу сказать. По-нашему Соня. Она говорит по-русски, только очень смешно. Ты спрашиваешь, красивая ли? Соня — просто куколка, а не девушка. Я смотрю и не могу поверить, что она настоящая. А уж как Костика любит! Подарки они всем привезли. Вечером собираются к Инне Сергеевне в гости. И тебя, Нина, просили прийти. Что вам привезли, не скажу. А мне — всего натащили. И то, что пыль вместо меня вытирает, и то, что пельмени лепит, и что посуду моет. Мне надо только на кнопки нажимать. И еще пальто длинное, цвета меда. Очень дорогое. А к нему шляпу. Я говорю: «Сонечка, я их никогда не носила, у меня голова не для них устроена». А она отвечает: «Ты неправильно думаешь, Люба. Ты — красивая женщина». А ведь Сонечка дизайнер, говорит, что понимает в красоте.

Люба покраснела, всхлипнула, закрыла лицо руками.

— Соня совершенно права, — авторитетно заявила Инна Сергеевна. — Женщина ничего не знает о себе, пока не наденет шляпу. Хоть раз в жизни. Будь добра, приходи ко мне вечером в своих обновках.

Люба пришла к Инне Сергеевне задолго до вечера. Притащила продукты, деловито начала готовить ужин для всех. Параллельно убирала квартиру. Инна Сергеевна сидела у окна в кресле, укрытая пледом. Ждала гостей, уговаривала свою боль подождать.

— Подними ноги, Инна Сергеевна, — сказала Люба, которая по привычке мыла пол без швабры, просто на карачках.

Она подняла голову, посмотрела Инне Сергеевне в лицо и обняла ее колени, окутанные пледом.

— Подними мои родные ножки, Инночка Сергеевна. Я хочу согреть их своим сердцем. Там теперь только Костик, ты, Пух и Соня. Моя семья. Счастливая я баба.

Яков и Мирослава