Изменить судьбу. Вот это я попал

Митька поджал губы, и я по его глазам прочитал, что он думает об этой авантюре, но мне было жизненно важно встретиться с Катериной Долгорукой именно тайно, чтобы никто не узнал об этой встрече. Я насупился, и Митька, еще больше поджав губы, пошел делать веревку из простыней.

Спуск был довольно простым. На внешней стене дворца было множество выступов, за которые легко можно было ухватиться руками и встать ногами. Небольшое неудобство доставляла лишь раненая рука, если бы не она, то мне бы даже веревка не понадобилась.

Довольно быстро достигнув земли, я начал пробираться к той половине дворца, которую занимали сами Долгорукие. Оставалось вычислить окно комнаты Катерины. Я приготовился ждать столько, сколько потребуется, чтобы получить хоть какой-то знак. Но тут в который раз за этот день получил потрясение, когда одно из окошек открылось и из него вылетела точно такая же веревка из связанных вместе простыней, по какой я буквально только что спускался. Вниз на землю полетел плотно связанный узел с вещами, а вслед за ним из окошка вылезла женская фигурка и принялась куда осторожнее, а главное, медленнее меня спускаться вниз. Похоже, кто-то собрался драпать. Дождавшись, когда ей до земли останется совсем немного, я вышел из своего убежища в кустах и подхватил спрыгнувшую на землю девушку. Она начала отчаянно сопротивляться и вырываться, но я закрыл ей рот ладонью и прошептал в ухо:

– Можно узнать, куда это собралась будущая императорская невеста?

Катерина обмякла в моих руках и смотрела испуганным зайцем, задрав голову, потому что была намного ниже меня. Пожалуй, это идеальный момент, чтобы наконец поговорить по-взрослому.

Глава 18

– Алексей Григорьевич, собирай совет, хочу слово там свое императорское сказывать, – выдав этот спич, я сразу же развернулся и вышел из комнаты, оставив Долгорукова переваривать новость. Он примерно знал, о чем я хочу сообщить совету, но полностью уверен не был и заметно нервничал.

Я же прошел в свои апартаменты и начал раскладывать по полочкам разговор с Катериной Долгорукой, произошедший этой ночью.

Разговаривали мы… на сеновале. И это было бы смешно, если бы не обстоятельства. Нам нужно было многое обсудить, а там хотя бы было тепло, да и ушей свободных не должно было быть слишком уж много.

– Почему ты всегда один, государь? – Катерина сидела на сене, обхватив колени руками и притянув ноги к груди. – Сколько я тебя видела, ты приходил на ассамблеи один, уходил один. Из стана охотничьего столько раз срывался. Разве ж так можно?

– Так нет у меня денщика, чтобы везде сопровождал. Камергеров Ванька еще два годка назад менять начал, едва ли ни каждую неделю, я даже запомнить их не мог, пока вовсе не прогнал, а рынд верных еще дед мой отменил. – А ведь действительно, личной охраной каждый царь, до Екатерины Второй, чьим портретиком я недавно послушно восхищался, занимался самостоятельно. Кто-то рынд даже из спальни не отпускал, групповухи они там устраивали, что ли, кто-то денщиками обзаводился, ну а кто-то, как я, без личной охраны до последних месяцев как-то обходился. Внешнюю гвардейцы осуществляли, и на этом считалось, что все в порядке, периметр безопасен от всех, ну, кроме самих гвардейцев. – Где тебя твой граф ждать должен был?

– У кромки леса, – Катерина покосилась на меня.

– И что дальше? – Я наклонил голову и посмотрел на нее. – Ты что, не понимаешь, что отец схватил бы тебя и вернул домой, а то и в монастырь прямым ходом. А графенка твоего убили бы, все мороки меньше.

– Вот так просто убили бы секретаря австрийского посольства? – Катерина глядела недоверчиво.

– Пф, мы где живем? В лес бы тело закинули, а волк или медведь все спишут. Еще бы искать помогали.

– Ты говоришь страшные вещи, государь.

– А ты словно всю жизнь в келье прожила. Очнись, здесь и сейчас даже моя жизнь не стоит цены камзола, что на мне надет, а твоя жизнь и подавно. Кому ты нужна, брюхатая, кроме своего графенка. Мы живы, пока играем по их правилам, и это, к сожалению, факт.

– Моего графенка зовут Леон, – в голосе Катерины прозвучала злость. Ну что же, значит, не дура, с остальным согласна.

– Ребенок-то хоть Леона? – Я услышал, как у нее заскрипели зубы, еще чуть-чуть и кинется, еще глаза выцарапает, кошка драная. – Так, теперь по существу. Он женится на тебе?

– А зачем, по-твоему, я сбежать сегодня хотела?

Мы отбросили условности. Два заговорщика, стремящихся вырвать свои жизни из чужих рук.

– Не знаю, – я пожал плечами, хотя в темноте она все равно бы этого не увидела. – Может быть, с любимым и в грехе жизнь мила?

– Как у тебя язык еще не отсох такие гадости все время говорить?

– Он у меня натренирован. Так что с браком? Как разницу в вероисповедании преодолевать собирались?

– Никак, – она шевельнулась. Присмотревшись, я увидел, что она закрыла лицо руками. От этого ее голос звучал глуше, но от ее слов у меня волосы на затылке зашевелились. – Когда я жила в Варшаве, то вместе с тетей тайно приняла католичество.