Изменник

С тех пор прошли долгие месяцы в лихорадочном ожидании и Галанин уже начинал бояться, что Розен забыл о своем обещании, данном в пьяном виде и, вдруг, в день объявления войны Советскому Союзу, вызов в Берлин. Страшная семейная сцена дома, истерики Мариэты, презрительное молчание друзей… Но сказка уже началась и ничто не могло уже остановить ее стремительного бега, ничто не могло его удержать в этом опостылевшем ему французском городе… С женой было особенно трудно, целыми часами Галанин ее утешал и добился все таки ее согласия, когда начинал рисовать перед ее глупыми глазами заманчивые картины будущего: «Послушай меня внимательно: ну, что мы с тобой здесь? ничто! а в России я буду со временем, по крайней мере, губернатором, ты будешь зимой кататься на тройке!» — «На тройке? О, ля, ля! На тройке! Но это будет чудесно… идет снег, много снега… очень холодно, а я вся в дорогих мехах и кругом слуги. Много слуг и все с усами, как мы видели в синема, помнишь? Ну так и быть, я согласна принести и эту жертву для тебя, поцелуй меня за это!»

В последний раз они занимались любовью и в своем исступлении она, вдруг, начинала беспокоиться о другом: «Но я боюсь этих русских женщин, они ведь такие распутницы, ты будешь мне с ними изменять, ведь ты не сможешь терпеть без этого, но тогда берегись, я тебе отомщу тем же!» Галанин смеясь, уверял ее в своей верности и успокоился.

Своим друзьям он говорил желчно: «Заячьи души! Кричали двадцать лет о своей непримиримости к большевикам, всем кланялись, англичанам, японцам, тем же немцам, уговаривали их помочь вам освободить родину от красных. А теперь, когда пробил час идти воевать — в кусты, под бабьи юбки! Нет, господа, просто у вас кишка тонка. Все вы отработанный пар! Слова, одни слова». С горя он шел в ресторан пить, на него, с плохо скрываемой враждой, смотрели французы: «Ах, Алекс, почему ты связываешься с бошами, бросаешь совсем одну свою жену? Смотри будешь рогатым и очень скоро, в то время, как будешь воевать против своих братьев… ну, ну, мы пошутили».

Но Галанина было не так легко успокоить, он бил морду шутнику и продолжал дальше пить уже в одиночку. Слава Богу, нужно было торопиться ехать и он был страшно рад когда поезд, наконец тронулся туда, на север, где ждала его головокружительная сказка. Через окно своего купе он смотрел на жену, которая, не ожидая когда Галанин скроется с глаз, взяла под руку Алексеева и пошла к выходу вокзала. Алексеев, пожилой лысый холостяк, который у них столовался и открыто ухаживал за Мариэтой, оглянулся как вор… Она скоро утешится, подумал Галанин с грустью и со смутной надеждой на что то, в чем он не хотел признаться самому себе.

А сказка подходила уже вплотную к нему и становилась все заманчивее и чудесней. Берлин… Встреча с радостным Розеном… министерство… важные генералы с каменными непроницаемыми лицами, высшие партийные чиновники с торжественными улыбками, громкое победоносное «Гейль Гитлер!» Галанин смущался, заикался, отвечал на вопросы невпопад на плохом немецком языке, вызывая снисходительные улыбки у слушавших его, но Розен был рядом и выручал: «Мать Галанина баронесса Штейнбах. Это у ее отца было то огромное имение на берегу Двины, где был взят в плен недавно штаб советской армии… да она была фрейлиной несчастной императрицы. А отец Галанина был губернатором, погибшим от бомбы этих евреев в пятом году». Тогда все, и генералы и чиновники становились страшно любезными и говорили с Галаниным благосклонно, пожимая ему на прощанье руку.

Наедине со своим другом Розен кипятился и ругался: «Ну какая ты шляпа. Это прямо возмутительно! Сколько раз я тебя учил и теперь вижу, что без толку… придется повторить. Во первых, когда тебе говорят: «Гейль Гитлер», и поднимают руку, отвечай так же и делай рукой то же самое! И потом… как можно нести такую чепуху: «немцы наступают… наше население…» и все в том же дурацком духе… нет. Надо говорить: «Наши войска наступают, русское население» и так далее. Дай им понять, что ты прежде всего сын немецкой баронессы, и только потом сын русского губернатора. Понял ты меня, наконец? и потом…» Он долго учил и вбивал в голову сконфуженного Галанина простые немецкие истины. Галанин сконфуженно улыбался и обещал в будущем следить за собой. Розен продолжал его учить: «Ты пойми одно — что у тебя на душе — это касается тебя одного, но снаружи ты немец, больше — национал социалист, Гейль Гитлер!» — «Гейль Гитлер!» послушно орал его ученик, поднимая руку для фашистского приветствия. «Ну вот наконец! А знаешь что? У тебя получается превосходно, теперь я вижу, что ты далеко у нас пойдешь, мой друг, идем выпьем по этому случаю!»