Изменник

Галанин закурил папиросу и посмотрел на площадь, на германский военный флаг, на неподвижного часового, на липы, на могилы убитых солдат, на серые тучи и жалел, что приехал сюда, где люди играли в карты, спали и говорили о коровах, ему хотелось спать, он не спал всю ночь, вспомнил снова свой могилевский сон, который так страшно походил на явь и внутренне задрожал, звери! И это были русские люди, которых он так любил и защищал.

Вспоминал все то, о чем ему рассказал Онисим. Криво улыбался. Здесь были евреи, этот Красников. А этот папаша ведь русский и он допустил, а другие русские помогали евреям. Звери… волки лютые! Нет он не жалел, что приехал сюда, он с ними со всеми расправится… Нина говорила им, что он их перевешает! И он перевешает! И опять сверлила назойливая мысль: «Ты виноват, не поверил, не приехал, не защитил». Очнулся от забытья, смотрел тупо на Еременко, который, стоя на вытяжку, ему докладывал: «Г. комендант, они все говорят одно и тоже, просят вернуть им коров, говорят, что умирают с голоду». — «Умирают с голоду? А сколько всего у них реквизировано коров?» — «120». — «120… да знаю, вспоминаю, очередная поставка для армии. Ну и что же вы им сказали, что решили?»

Еременко развел руками: «Я переводчик и не мне решать, г. Губер решил и г. Шубер с ним согласился, что выхода нет. В районе мы брать не можем, боимся партизанов, значит нужно брать где близко и безопасно, в городе». Он замолчал и Галанину показалось, что в его глазах была насмешка: «Да… понятно, а что в самом деле это их последние коровы, в самом деле с голоду умирают?» — «Да, умирают».

Галанин стукнул кулаком по столу: «Так черт вас побери совсем с обоими вашими комендантами! Это ведь бесчеловечно! Что вы мне ерунду несете? вы боитесь партизанов! Да кто же мы здесь, солдаты или трусливые бабы? Мы, дорогой мой, пришли сюда чтобы воевать, а не спать и в карты играть! Нужно в район идти и там брать этих проклятых коров. Ясно?» Еременко улыбался: «Ясно!» — «Ну, а если ясно, то чего же вы здесь стоите и каких чудес ждете? Почему не проявляете инициативу? Вы ведь в прошлом белый офицер, а что вы теперь? Тряпка вы, вот что! партизанов испугался, несчастный. Где эти бабы?» Еременко дергнулся, побледнел: «Г. комендант, я не трус, ведь я только переводчик здесь, другие решают, немцы, а я только исполняю их приказания!» — «И очень жаль! Ну да что мне с вами говорить? Где коровы… т. е. где эти бабы?» — «Там в передней ждут вашего решения». — «Почему в передней? почему не в вашей приемной, пусть войдут к вам и греются. А где коровы?» — «На базе заготскота». — «Кто заведует базой? Котов! Подать сюда Котова, а бабы пусть ждут в приемной. Я вам покажу всем… живее поворачивайтесь!»

Через несколько минут испуганный Котов, толстый, красный, с плутовскими маленькими, бегающими глазами, стоял перед Галаниным, который кричал на него, стуча кулаком по столу: «Я вам приказываю немедленно раздать скот их владельцам. Сами говорите, что сена нет и кормить коров нечем. Так вы что? Саботаж здесь разводите! Сдавать к 15-му, а сегодня только седьмое. Исаев приказал? Я еще с ним поразговариваю. Ни слова больше. Никаких оправданий. Живо поворачивайтесь, а то я вам помогу. Вон!»

Смотря в окно, как по площади промчался как сумасшедший Котов, Галанин пробурчал Еременко: «Пусть бабы идут на базу и разбирают своих коров, пока те еще не передохли с голоду. Да сами идите и смотрите за Котовым, чтобы он точно исполнял мои приказания, будет ломаться, запорю эту толстую свинью». Когда Еременко уже взялся за ручку поломанной двери, внезапно его остановил: «Подождите… вот что, вы на меня не сердитесь, у меня сегодня скверное настроение. Люди едят кору с деревьев, убивают и мучают женщин и детей!.. не сердитесь и поймите меня, если можете, а теперь идите, торопитесь… бегом!»

Когда Еременко вернулся с базы, Галанин оставил его в канцелярии, сам отправился к себе на квартиру. Это был небольшой деревянный домик из трех комнат, отделенный от комендатуры большим двором в сугробах снега. Была маленькая кухня с большой печью и столом, столовая с диваном и, наконец, спальня с большой двухспальной кроватью, шкафом и ночным столиком. Было холодно, грязно и неуютно.

Галанин побрился на кухне, помылся до пояса холодной водой около маленького тусклою зеркала, почувствовал себя бодрее и одновременно ему захотелось есть. Но напрасно он шарил по всем кухонным полкам и в столе, не было крошки хлеба, холодно и пусто. По двору вернулся в комендатуру, после недолгих поисков нашел дверь в кухню. Кухарка, высокая полная женщина, с пышной грудью, с головой повязанной белой косынкой возилась у плиты, оживленно разговаривая с маленьким хромым и косым человечком. Было тепло и вкусный пар поднимался из больших кастрюль, кипящих на плите. Галанин поднял крышку одной кастрюли, посмотрел; «Это что вы варите?» Красные щеки кухарки стали багровыми: «Суп а ля Наполеон!» Галанин улыбнулся: «Браво!»