Изменник

Повеял новый ветер, ветер равенства всех рабов русских и евреев И евреи, люди проворные и гибкие выходили, вдруг вперед, а растерявшиеся русские оставались далеко позади. Только звезды на спинах евреев, еще как будто, указывали на какую то разницу между горожанами, но эта разница обратилась совсем неожиданно в пользу рабов, раскрашенных в белую, голубую и красную краску. Русские завидовали евреям, которые стали лучше и сытнее есть, через Шаландина жаловались на эту непонятную несправедливость. Шульце, похудевший, веселый и добрый выслушивал жалобы, предлагал сразу помочь недовольным: «Если русские хотят лучше есть, пусть тоже идут копать, кормить я буду всех работающих еще лучше!» Русские почесали в затылках, но выхода не было, записывались на работу. Работали тяжело, ели свой суп с мясом, вдоволь хлеба, потихоньку шипели на евреев. «Ну подождите, не долго будет вам помогать Попандопуло, надоест немцу, тогда мы вам припомним!»

Но Александра Николаевна не надоедала, была неистощима в своих ласках, в неистовстве своей дурманной любви. Шульце жил как во сне, и только ждал наступления ночи, чтобы в своей уютной спальне, на широкой кровати, любить, ласкать и мучить это прекрасное юное тело. После бессонных изнуряющих ночей, он долго спал по утрам, бессильный, опустошенный, потом кое как занимался служебными делами, допрашивал вяло, без прежнего искусства и жестокости, отдавал неопределенные нерешительные приказания, часто заведомых преступников совершенно неожиданно для Кугеля и Шаландина, выпускал на волю. Ходил к Шуберу на совещания, где больше молчал или поддакивал коменданту города. Иногда спохватывался. Чтобы снова стать исполнительным офицером Третьего Рейха, ходил по городу, спускался к реке и наблюдал как работали русские и евреи, грубо ругал Каца, называл его Иудой, избивал стеком ленивых рабочих, но, вдруг поднимал голову и посматривал на солнце, сердясь, что оно слишком медленно уходило за лес. Перед ним вдруг вставала нагая Саша и он внутренне дрожал от нетерпения вернуться скорее домой, в объятия, напоминающие собой предсмертные судороги.

Да… эти два любовника были совсем не похожи на библейских Олоферна и Юдифь. Но своих единоверцев Сара не забывала даже в самые бурные моменты любовного экстаза. И Шульце исполнял все, что она у него просила. А нужно ей было только одно: как можно меньше работы для еврейской рабочей команды и как можно больше мяса, хлеба и других продуктов. И Шульце смеясь соглашался с ней, давал даже больше.

Было совещание у коменданта города и района. Там перед всеми собравшимися немецкими начальниками, старый капитан благодарил Шульце за блестящую работу. И неожиданно для всех, Шульце сделал невероятное предложение. Еврейскую команду до конца войны оставить в его распоряжении для исполнения всех других общественных работ в городе. Например, по заготовке дров на зиму, на поддержание чистоты в городе… да мало ли еще зачем. Губер, которого недавно Саша ударила по лицу, когда он пытался ее погладить по груди в отсутствии Шульце, возмутился. Он указал на большие расходы по кормлению евреев, на огромные выдачи мяса, молока, жиров. Говорил, что его труды по снабжению армий скомпрометированы из-за невероятной щедрости господина Шульце, которая для него понятна… ха… ха…

Покрасневший от прозрачных намеков Шульце стал обвинять Губера в хищениях продовольствия. Вскочив на ноги спорщики готовы были наброситься друг на друга. Но комендант города сразу их призвал к порядку и сказал, что подумает над интересным предложением Шульце, которое может очень помочь городу, невероятно грязному.

На фронте немцы безостановочно шли вперед, но здесь в глубоком тылу, в лесах и болотах все больше шевелились непокорные русские люди. Главное их ядро были уцелевшие жители Веселого, с их председателем колхоза, «веселые», как их окрестили испуганные жители города и района. Сначала они скрывались, спасались от сильных немцев, потом понемногу осмелели. Они нападали на одиноких немецких солдат, убивали их и всех их слуг, агрономов, старост и полицейских. Этот район остался в стороне от главных коммуникационных линий, немцы провели большую стратегическую дорогу далеко на севере, где не было лесов и там шли их обозы и пополнения.

Здесь же московский тракт постепенно пустел и зарастал травой. Только очень редко, под усиленным конвоем проезжали грузовики, да почта раз в две недели доставлялась из областного города курьерами, которые ехали сюда с большими предосторожностями, заранее разведав через своих доверенных лиц о том, где орудуют партизаны. Спасаясь от партизанов бежали из колхозов и совхозов агрономы, полицейские и старосты. Собирались в городе, не исполняли приказаний вернуться обратно, просили сначала очистить лес от партизанов.