— В городе есть люди, имеющие родственников среди партизан, — миролюбиво заговорил переводчик. — Эти родственники, конечно, им помогают. Нам очень трудно найти этих людей, но это необходимо. Много сообщников партизан помог нам выявить шеф-полицай Лисенков, но его население не любит, с ним откровенно не говорят; вы, напротив, пользуетесь большой любовью и доверием жителей города… Вам много легче было бы узнать, кто именно держит связь с партизанами…
Он приостановился, вопросительно глядя на бургомистра, но видя, что тот молчит, продолжал:
— Германское командование щедро наградит вас за услуги… Вы в чем-нибудь нуждаетесь?… Во всяком случае, вам выпишут военный паек. Мы знаем, что в Липне плохо с продовольствием. Шеф будет ходатайствовать о награждении вас орденом, если вы поможете нам изловить эту шайку…
Он замолчал и посмотрел вопросительно.
Тогда заговорил Венецкий, заговорил медленно, нарочито спокойным, даже безразличным тоном:
— Пять лет тому назад мне пришлось побывать в ГПУ… Вы знаете, что это слово означает? — Переводчик утвердительно кивнул головой. — Мне там тоже предложили тогда сотрудничать в качестве шпиона и провокатора… А, когда я отказался, мне пришлось потерять работу, уехать на другой конец России, чтоб скрыть свое прошлое, и вообще неприятностей было очень много, но о своем отказе я никогда не жалел… Переведите, пожалуйста, все дословно!
Переводчик перевел и перевел правильно: он говорил разборчиво, и Николай мог следить за переводом, но оба немца еще не поняли, почему бургомистру вздумалось рассказывать им совсем не относящиеся к делу события пятилетней давности.
— Да, ГПУ — неприятное учреждение! — посочувствовал переводчик. — Если вы будете помогать нам, вашу помощь сумеют оценить, как следует!
— Я за пять лет нисколько не изменился и по-прежнему в шпионы не гожусь, ни в советские, ни в немецкие, так что награждать меня не придется!..
Переводчик смутился.
— Подумайте! Ваш отказ может иметь для вас нехорошие последствия!
— Отказ пять лет назад тоже имел нехорошие последствия!..
— Подумайте!
— Я прошу вас перевести обер-лейтенанту слово в слово то, что я сказал! Иначе мне с ним придется объясняться самому, а я говорю по-немецки плохо!
Когда смысл слов бургомистра дошел наконец, до обер-лейтенанта, тот с криком вскочил и замахнулся, чтобы ударить в лицо нахального русского, посмевшего поставить на одну доску Гехайм-Полицай и советское ГПУ…
Но Венецкий успел перехватить его руку.
На лице у уже немолодого немца было несколько шрамов, свидетельствовавших о том, что в дни своей юности он умел фехтовать и не любил спускать обид.
Но когда его рука оказалась в железных клещах, он понял, что один на один он никогда бы не справился с этим нахальным бургомистром, который, видимо, тоже не любит спускать обиды и может дать сдачи и тем поставить его, немецкого офицера, в неловкое положение.
Обер-лейтенант закричал и Венецкий понял, что он приказывает его арестовать.
Солдат, стоявший около двери, и переводчик схватили его за плечи, но он ловко вывернулся из их рук.
— Ихь хабе ди бейне унд кан геен зельбст! — бросил он солдатам и, повернувшись к обер-лейтенанту, резко спросил:
— Вохин?
Эту ночь бургомистр Липни провел в темном чулане, отделенном от комнаты, где его допрашивали, дощатой перегородкой со щелями, которые были единственными источниками света.
Чулан был завален всяким хламом; тут была поломанная мебель, рваная одежда и обувь, разбитые ящики, обрезки досок, и даже два неошкуренных березовых креста, видимо, приготовленных для чьих-то могил.
Николай лежал на досках, подложив руки под голову, и думал. Немцы из соседней комнаты давно ушли, было уже за полночь, а сна у него не было ни в одном глазу…
… — Значит, кончено!.. Завтра он бесследно исчезнет, как уже исчезали многие… А что следует за этим исчезновением — смерь или лагерь?… Или еще что-нибудь?… Право, если ьы смерть, это было бы лучше!..
Он почти пожалел о том времени, когда повешенные открыто висели на липах и березах, а под липами и березами в снегу валялись растрелянные…
Тогда все было проще, не было неизвестности…
— Да, попался, господин губернатор!..
Сегодня, когда кончается второй год войны — он преступник с обеих точек зрения: для русских он — изменник родины, для немцев — укрыватель партизан…
Хрен редьки не слаще!..
… — Лишь бы Лену не тронули!.. Леночка моя любимая!.. Голубка моя, солнышко ясное!.. Спасибо, родная, за любовь!.. За эти два года, такие трудные и такие счастливые!.. Никогда уже тебя не увижу!.. Прощай!.. Только бы тебя не коснулась эта напасть!.. Знает ли она, куда его вызвали?… Ведь они с утра не виделись.