Изменщик! Я преодолею боль

— Тебе просто нужно время, — продолжает ухмыляться он, расстегивая мой ремень, — Так закрой глаза и постарайся расслабиться. А я сделаю все, чтобы моя любимая девочка получила удовольствие. И если уж так хочется, то вместо меня можешь представить то чучело на турниках, от которого ты глаз не отрывала.

Когда-то его бархатный голос возбуждал меня. Когда-то я таяла от его настойчивых прикосновений. Но теперь… Теперь я желаю, чтоб он сдох. Это не человек. Это монстр! Беспринципное и бесчувственное чудовище в теле человека!

— Никита, хватит, не смей! Я не прощу тебя! Никогда не прощу! — всхлипываю я, — Я засажу тебя в тюрьму! Я придушу тебя! Собственными руками придушу!

— Я тоже тебя люблю, — шепчет он меня на ухо. Его ловкие пальцы, рассправившись с ремнем, полезли мне в трусы. Мне плевать. Плевать на все, что теперь со мною происходит. Перед глазами я все еще вижу Мону, которая бьется спиною об угол. Мне становится дурно. Кислорода не хватает. Голова кружится. Сознание покидает меня и последнее, что я слышу, это голос Димы…

Не знаю, сколько я пробыла без сознания. Но за окнами уже темно. Я лежу на своей кровати. Рядом сидит Дима. Испуганно смотрит на меня. Хочет, наверное, спросить, все ли в порядке. Но сейчас этот вопрос будет звучать как издевка. Никто после пережитого мною не был бы в порядке. Он все понимает. Протягивает мне стакан с водой. И я залпом осушаю его. Становится немного легче.

— Как Мона? — слабым голосом выдавливаю из себя я. В моей груди все еще теплится надежда.

— Она не мучилась, — очень тихо отвечает мне Дима, — Спасти ее шансов не было. Я ездил к ветеринару, пока ты… пока ты отдыхала.

Мне нужно поблагодарить его. Но сил нет. К глазам снова подступают слезы.

— Мне уйти? — на всякий случай уточняет он.

— Нет, — кратко отвечаю я. Самое последнее, что мне сейчас хочется — это оставаться наедине со своими мыслями. Они сведут меня с ума.

Глава восемнадцатая

Никита.

Аккуратно прикладываю лед к своему разбитому носу. Неприятно. Даже откровенно больно. Но надо признать, я эту боль заслужил. Сейчас, когда протрезвел окончательно, могу взглянуть на произошедшее со стороны и дать себе какую-то объективную оценку. Во-первых, я — кретин. Все, абсолютно все должно было сложиться иначе. Я должен был высылать ей на адрес цветы, я должен был растопить ее сердце подарками, я должен был доказать, что являюсь лучше, чем она сейчас обо мне думает. Молодец, да. Доказал в точности обратное. Честно говоря, сам от себя не ожидал такой низости, которую совершил. Я взял ее насильно. Просто потому что очень сильно возжелал.

Вокруг меня хлопочет Влада. В ночной рубашке, в ночном халатике, с мокрой головой… Ей нужно кормить и одевать детей, нужно собираться на работу, а тут я заявляюсь во всей красе! Конечно, когда истекаешь кровью, то приходится очень быстро придумывать оправдание произошедшему.

— Да с малолетними придурками сцепился.

Так ей и сказал. Она, кажется, даже поверила мне. Предложила вызвать полицию и найти их по горячим следам.

— Подумать только! Даже по улицам уже спокойно не пройтись! — возмущалась она, подавая мне смоченный перекисью ватный диск, — А если бы у них было оружие, Никит?! А если бы их было больше! Ты, конечно, человек гордый, но иногда нужно-то о последствиях задумываться. Ты же был совсем один!

Суетится. Нервничает. Искренне боится за меня. Я тронут ее переживаниями. Интересно становится, а вот знай она на самом деле о моей истинной натуре, то стала бы любить меня меньше? Вспоминаю наш ночной диалог. О том, что нужно уметь принимать темную сторону близкого человека. Мог бы я принять самого себя? — Вот уж вряд ли. Такой мрази вообще подальше от общества держаться надо.

— Думаю, мне удалось преподнести им урок хороших манер, — ухмыляюсь я в ответ, — Так что будь спокойна.

Поражаюсь тому, насколько легко я обманываю окружающих в последнее время. Еще немного, и мне можно будет строить актерскую карьеру. Оскар обеспечен. Впрочем, все люди — актеры. В большей или меньшей степени. Все мы врем. Из лучших ли побуждений или личной выгоды — неважно. Просто такова наша натура. И, наверное, надо с ней смириться.

— Как я могу быть спокойна, когда мой дорогой супруг так и норовит влезть в какую-нибудь историю?! — продолжает Влада, — Ладно-то подростки, у них еще ветер в голове. Но ты-то, Никит! У тебя семья. Дети. Ну неужели вот даже мысли не возникло на мгновение, что можно просто тихо мимо пройти. Ни с кем не цапаться.

— Нет, не возникло, — отвечаю совершенно спокойно я, — Я могу за себя постоять. Я и за семью постою, если будет нужно. Не накручивай себе. Ничего страшного же не произошло, верно? Я жив. Почти что цел. Так перестань заставлять меня ощущать себя так, будто бы я при смерти. Я не инвалид. Не калека. И если пара ахриневших ребят заслуживает того, что им надавали по ушам, то во имя воспитания следующего поколения…

Супруга тяжело вздыхает. Оставляет небрежный чмок на лбу.

— Просто пойми, я ведь переживаю за тебя. Искренне переживаю.