А меня его прикосновения огнём отвращения опаляют. Пытаюсь сбросить с себя руки жениха, вдруг ставшие такими чужими и далекими, но он не отпускает.
— Поль, послушай…
— Что послушать? Будешь говорить, что это было не то, что я подумала?
Боже, зачем я вообще разговариваю с ним? Стас хоть и взял себя в руки, а взгляд почему-то до сих пор поплывший, как будто пьяный. Впрочем, он и есть пьяный. Вон как перегаром разит.
— Поль, блин… черт…
— Убери от меня свои руки, — цежу, делая шаг назад.
Не убирает, тогда я все-таки скидываю их с себя. Мне до тошноты омерзительны его прикосновения. Смотрю в некогда любимое лицо и испытываю лишь отвращение, граничащее с ненавистью.
— Дай объяснить, пожалуйста.
Смеюсь в голос. Громко, истерично. Хохот переходит во всхлип. Зажимаю рот рукой, чтобы подавить его, однако не выходит. Я унизительно рыдаю на глазах у предателя и его любовницы.
Соберись, Полина. Соберись. Он не достоин твоих слез.
Делаю шумный вдох и усилием воли заглушаю рыдания. Сглатываю тяжёлый ком в горле.
— Все кончено, Стас. Забудь меня.
— Нет, Полина, — хватает меня за руку. — Подожди!
— Не смей прикасаться ко мне больше никогда! Ты мне противен! Омерзителен!
Я предпринимаю попытку развернуться, но Стас хватает меня, разворачивает к себе. Я снова пытаюсь сбросить его руки, он не дает это сделать. Между нами завязывается борьба, где я пытаюсь вырваться, а он пытается меня удержать.
— Поля, да подожди ты. Давай поговорим. Я люблю тебя.
Эти лживые слова провоцируют во мне взрыв, вспышку гнева. Она ослепляет меня яркой вспышкой. Не контролируя своих действий, замахиваюсь и со всей силы даю ему пощечину. Звонкую, хлесткую. Стас на секунду замирает, а я прослеживаю за тем, как на его щеке стремительно образовывается красный след от моей ладони.
— Забудь меня, — повторяю.
Пока жених все еще в ступоре, быстро разворачиваюсь и устремляюсь на выход. На мое счастье лифт на третьем этаже, и я быстро захожу в кабинку. Когда ее двери закрываются, Стас с криком «Полина, я люблю тебя» и в трусах задом наперед выбегает из номера.
Глава 3. Мама
Сколько бы лет мне ни было, а когда мне плохо, я всегда бегу к маме. Вот и сейчас вылетаю пулей из отеля и мчусь к метро. Не хочу доставать из кармана телефон и видеть пропущенные вызовы от Стаса, поэтому поеду к родителям не на такси, а на общественном транспорте.
Я так бегу, что не чувствую под ногами ни каблуков, ни асфальта. Как будто лечу над землей. В лицо бьет противный ноябрьский дождь. Это хорошо, под каплями дождя прохожим не видно моих слез.
Истеричный смех вперемешку с рыданиями разбирает меня, когда вспоминаю эти слова. До чего же гнусной ложью были все его признания в любви. Полгода наших отношений — ложь, ложь, ложь. Свидания, цветы, подарки, поцелуи — ложь, ложь, ложь.
Все было ложью. Наглой, гадкой, мерзкой.
Пассажиры в вагоне странно на меня косятся. Когда гляжу на себя в окно, вижу в отражении настоящую ведьму: мокрые спутанные волосы висят сосульками, а тушь, подводка и тени растеклись вокруг глаз, образовав чёрные круги. Но мне сейчас настолько безразлично, как я выгляжу…
От метро до дома родителей уже совсем трудно идти, поэтому я приваливаюсь к столбу. Хватаюсь за него руками, иначе рухну на тротуар. Дождь усилился, больно бьет по щекам, заливает за шиворот куртки. Я дрожу от холода, зуб на зуб не попадает.
В свете фонаря замечаю блеск на безымянном пальце правой руки. Это помолвочное кольцо с бриллиантом, которое мне подарил Стас, когда делал предложение. Гляжу на него и чувствую, как палец горит. Полыхает огнём, заставляя всю меня сгорать от боли. С силой срываю кольцо и швыряю на дорогу под колёса машин.
— Ненавижу! — кричу, срывая голос. Падаю лбом на столб и захожусь новым приступом плача, приговаривая: «Ненавижу, ненавижу, ненавижу».
Кое-как доползаю до квартиры родителей. Ключей с собой нет, поэтому стучу в дверь.
— Полечка! — охает сонная мама, глядя на меня всю мокрую и с размазанным по лицу макияжем. — Что случилось?
— Мам, он мне изменяет, — заявляю с порога и, рыдая, падаю в тёплые объятия матери.
— Кто? Станислав?
— Ну а кто еще!?
— Ох…
Мама тяжело вздыхает и тихо уводит меня на кухню, чтобы не разбудить папу. Там отпаивает меня горячим чаем и слушает мой сбивчивый рассказ. У меня нет секретов от матери, мы очень близки, поэтому рассказываю ей все: от положительного теста на беременность до жалких попыток Стаса что-то мне объяснить. Мама слушает, не перебивая, и только осуждающе качает головой.
— Что мне теперь делать, мам? — реву белугой. — Как быть?
— Измену не прощают, — строго отрезает. — Ладно, вы бы были двадцать лет женаты и устали друг от друга. Но вы всего ничего вместе!
— То есть, через двадцать лет можно простить измену?
— И через двадцать нельзя. Но через двадцать хотя бы понятна причина измены. А сейчас что ему не так было? Зачем тогда замуж тебя звал? Кобелина…