Измену не прощают

Это то, что мне нужно, сразу понимаю. Подхожу к таким машинам и принимаюсь выбирать. Они довольно большого размера, без проблем поместится не только четырехлетний ребенок, но и шестилетний. Я не особо обращал внимание на квартиру Полины, но, кажется, она довольно просторная. То есть, Веронике будет, где ездить. Да и у меня большая квартира, а дача еще больше.

Я покупаю самый дорогой и навороченный автомобиль. У него есть фары, клаксон и функция ехать назад. Коробка, завернутая в подарочную упаковку с бантом, едва помещается у меня в руках. В час дня я выхожу из детского мира и по пробкам плетусь к Полине. По дороге останавливаюсь у цветочного магазина и покупаю ей букет цветов.

Чем ближе я к дому Полины, тем сильнее шалят нервы. В крови то и дело происходят выбросы адреналина. Сегодня, без преувеличения, самый важный и самый волнительный день в моей жизни. Интересно, что Полина скажет Веронике? Что папа вернулся с Луны?

В сердце больно саднит. Я знал, что Полина меня ненавидит. Но даже не подозревал, насколько сильно. Ребенка не скрывают просто из-за какой-то обиды. Столь жестокий поступок совершают, только находясь на грани отчаяния.

Честный рассказ о том, что со мной произошло пять лет назад, никак не смягчит Полину. Да, меня опоили. Но в тот момент, когда она вошла в номер, я ведь владел своим телом в достаточной степени, чтобы сбросить с себя проститутку. А не сбросил. Все остальное для Полины неважно. Мне предстоит заполучить ее прощение иным способом. И я понятия не имею — каким.

Я приезжаю раньше двух часов дня. Сижу в машине, задумчиво барабаня пальцами по рулю. Вдруг понимаю, что очень хочется прикурить, вот только я не курю с тех пор, как мне исполнилось лет девятнадцать. Возникает даже шальная мысль стрельнуть сигаретку у прохожего. Одергиваю себя. Не надо, чтобы ребенок чувствовал от меня запах табака.

Без пяти два я беру в руки огромную коробку с машиной, букет для Полины и поднимаюсь на десятый этаж. Глубоко вдохнув, звоню в дверь. Полина открывает почти сразу. Мне хватает одного взгляда на ее лицо, чтобы понять: ей страшно. Она в обычных джинсах, серой кофте, волосы завязаны в высокий хвост. На лице минимум косметики, губы бледные, а под глазами серые круги.

— Привет, это тебе, — прохожу в квартиру и протягиваю цветы.

— Не стоило, — тихо отвечает, беря букет. Смотрит на него, ничего не выражающим взглядом.

— Что ты сказала Веронике?

— Что приедет ее папа.

— А она что? — уточняю с опаской.

Полина вздыхает. И в этом вздохе чувствуется вся ее боль.

— У нее случилась истерика, — я слышу дрожь в голосе Полины. — Она глубоко обижена на папу за то, что его так долго не было. И… — запинается, прячет глаза. — В общем, она сказала, что он теперь ей не нужен.

Теперь моя очередь вздыхать. Полина наплела дочке какую-то чушь, а расхлебывать мне. Но я готов.

— Веди меня к ней.

Быстро снимаю верхнюю одежду и шагаю за Полиной. У двери детской оба неуверенно замираем.

— Давай, — тороплю Полину.

Она опускает дверную ручку, и я прохожу в комнату.

Глава 21. Я так тебя ждала

Стас

Вероника сидит за маленьким детским столиком. Не то рисует, не то пишет. Безусловно, слышит, как открылась дверь в ее комнату, но не поворачивается.

— Ника, — неуверенно зовёт Полина.

Дочка не поднимает головы, наоборот, начинает водить карандашом по бумаге еще активнее. Прикусывает нижнюю губу, сводит брови.

— Ника, — повторно зовёт Полина.

Вероника по-прежнему не реагирует. С характером, отмечаю про себя.

— Оставь нас, — тихо прошу Полину.

Ее глаза загораются испугом. Отрицательно качает головой.

— Оставь, — повторяю.

Полина мнётся в неуверенности. Бросает взгляд на Веронику, затем боязливый на меня. Но все же сдаётся. Сделав большой глоток воздуха, осторожно выходит за дверь и притворяет ее за собой. Готов поспорить на что угодно — не уходит по своим делам, а стоит в коридоре.

Вероника слышит, что мы остались вдвоём. Рука девочки с карандашом замирает над альбомным листом. Спина напрягается.

— Привет, — говорю ей. Голос неожиданно сел. Прочищаю горло.

Вероника бледнеет. У меня от этого больно сжимается сердце. Дочке сейчас наверняка в разы тяжелее, чем мне. Я-то взрослый мужик, могу справиться с таким потрясением, как наличие четырёхлетнего ребенка, которого от меня скрыли. А каково ей, маленькой девочке?

— Улетай на свою Луну, — произносит с французским акцентом и возобновляет активное рисование.

Вероника даже не посмотрела на меня. Не знаю, видит ли боковым зрением, но голову по-прежнему не поворачивает.

— Знаешь, там без тебя так плохо…

Я делаю шаг к ребенку. Все еще держу в руках огромную коробку с машиной. Предплечья уже затекли.

— Это не пгхавда, — и букву «р» толком не выговаривает.

Ребенку срочно нужен логопед, куда смотрит Полина? Она с ней во Франции по-русски не разговаривала, что ли? Хотя и у самой Полины нет-нет, да проскользнёт словечко на французский манер.

— Почеме ты думаешь, что это не правда?

— В садике сказали, что на Луну нельзя полететь.