Измену не прощают

Вечером мы перемещаемся к камину. Светлана Михайловна зажигает новогодние огни и выключает свет. В уютном полумраке она разливает всем чай и раздаёт эклеры ее собственного приготовления. Это самые вкусные эклеры в моей жизни, но я в таком состоянии, что кусок в горло не лезет. Стас сел на диван рядом со мной и без стеснения закинул руку мне на плечи, притянув к себе.

Мне интересно, Стас знает об изменах своего отца? Я наблюдаю за ними. У них такие хорошие отношения. Ну просто замечательные. Весь день разговаривают друг с другом, смеются. Стас очень близок со своим отцом.

Боже мой, неужели Стас не знает!? Или знает, но ему ОК с этим?

А Светлана Михайловна? Она действительно каждый раз все прощала? За ней тоже наблюдаю. Как она общается с мужем, как себя с ним ведет, как он на нее смотрит. Если бы я не знала правды, то подумала бы, что они идеальная пара, пример для подражания. Раньше я так и считала. Семья Стаса всегда казалась мне образцовой, даже лучше, чем моя.

В моей семье был и есть абсолютный матриархат, мама всю жизнь подавляет отца, а он и не сопротивляется. А вот в семье Стаса мне очень нравилось, что Сергей Евгеньевич такой серьёзный и деловой, занимается бизнесом, а Светлана Михайловна слабая хрупкая женщина за его каменной спиной. «Муж — голова, а жена — шея. Куда шея повернёт, туда голова и смотрит» — это точно про родителей Стаса. Вернее, я думала раньше, что это про родителей Стаса, а теперь я в таком ужасе, что не передать словами.

В десять вечера Веронике пора спать. Светлана Михайловна показывает мне комнату, которую они приготовила для ребенка.

— А комната Стаса ты помнишь, где, — говорит, оставляя меня вдвоём с дочерью.

Вот так, даже не спросив, она поселила меня вместе со своим сыном. Хотя чего удивляться, он весь вечер вёл себя так, будто мы снова вместе. Уложив дочь и сходив в душ, я иду в спальню Стаса. За пять лет здесь ничего не изменилось. Отсутствие вещей на столе, тумбе и комоде говорит о том, что хозяин комнаты здесь не живет.

В глубоких раздумьях я приваливаюсь лбом к окну и, не мигая, гляжу на летящие снежные хлопья под светом фонаря. Я не слышу, как открывается дверь в комнату, и Стас подходит ко мне. Вздрагиваю, только когда его руки обвивают меня сзади.

Стас прижимается ко мне голой грудью, на обнаженном плече чувствую капельки воды, в нос проникает приятный запах мужского геля для душа. Стас несколько раз целует меня в щеку, шумно выдыхает мне в висок, проводит ладонями вниз-вверх по шелковой ткани моей ночной сорочки.

Кожа мурашками покрывается. Мозг плавится от ласки и нежности, которой меня окутывает Стас. Он целует шею, и я не в силах сопротивляться. Откидываюсь затылком ему на плечо и блаженно прикрываю веки. Нежность сменяется страстью. Стас разворачивает меня к себе и припадает к моим губам. Целует властно, настойчиво, вжимает меня в подоконник, а потом и вовсе усаживает на него.

Невесомыми движениями смахивает лямки моей сорочки вниз, оголяя грудь. Рассматривает меня голодным взглядом, гладит. Затем снимает меня с подоконника и несёт на постель. Нависает сверху, заглядывает в глаза.

— Моя любимая, — хрипло произносит. — Моя.

С тех пор, как мы вернулись из командировки, Стас постоянно называет меня «своей». Каждый раз я хочу возразить, но от этого слова такой адреналиновый взрыв происходит, что я немею. Вот и сейчас вместо того, чтобы расставить точки над «и», молчу и лишь часто-часто дышу.

— Я хочу, чтобы ты всегда только моей была. На всю жизнь только тебя одну хочу.

В горле пересыхает. «На всю жизнь только тебя одну хочу» — так Стас сказал мне пять лет назад, когда сделал предложение.

— Я люблю тебя. Люблю. Тебя и нашу дочку. Вы мои.

Цепенею от этих слов. Тело дрожью пробирает. Не дожидаясь от меня какого-либо ответа, Стас снова припадает к моим губам, целует, ласкает. Водит по мне ладонями, нажимает на самые чувствительные точки. Вожделение разливается патокой. Я не могу думать ни о чем, кроме того, что хочу этого мужчину.

В висках пульсируют его признания. Я не знаю, что на них ответить. Да и не могу, поскольку с губ вместо слов срываются стоны наслаждения. Я отдаю всю себя во власть Стаса. Потом поговорим. А сейчас пусть делает со мной, что хочет.

* * *

Связно мыслить получается только после того, как мы уставшие лежим в обнимку. Часы показывают три часа ночи. Мы так увлеклись друг другом, что потеряли счет времени. Впрочем, у нас так теперь каждую ночь. Засыпаем под утро, а потом еле-еле встаём на работу.

— Переезжайте с Вероникой ко мне, — тихо говорит, перебирая пальцами мои волосы.

Глава 42. Выбор

— А мы еще поедем к бабушке Свете и дедушке Сереже? — спрашивает Вероника, когда мы возвращаемся домой.

Уже поздно, дочери пора спать. Да и я очень устала. Глаза смыкаются.

— Конечно, поедем, — говорит Стас.

— А когда?

— Можем через неделю.

— Я хочу! — воодушевляется Вероника.

Дочь тащит в детскую многочисленные подарки от новых бабушки и дедушки. Раскладывает их на полу, принимается снова любоваться.

— Вероника, пора спать, — устало прошу.