Изнанка

В умных глазах Альберта Агабековича тотчас зажглась искорка и вселила толику уверенности в остальных.

Свет в логове Всеволода лился не только из плит, вделанных в потолок, но и из нескольких узких вертикальных стенных панелей, и был он не тускло-желтый, а довольно яркий и по цветовой температуре ближе к привычному дневному спектру.

Дальний угол помещения был заставлен стеллажами, на которых лежали книги. Обыкновенные старые книги в твердых и мягких обложках. Подойдя ближе, Рысцов обнаружил, что все они так или иначе связаны с наукой: справочники по физике, математике, узкоспециальная литература по проблемам С-психологии и физиологии сна, труды по психиатрии и нейрохирургии, огромные фолианты, посвященные гипнозу и парадоксам сознания, соседствовали с монументальными талмудами по сопромату и онейроидному программированию… И ни одного художественного произведения.

В центре жилища была настоящая свалка. Где-то в глубине угадывались очертания самопального анатомического кресла, обросшего листами железа, вырезанными явно из вагонов метро, какими-то хитросплетениями из трубок и кабелей. Сдобрена эта куча была полуметровым магнитным индуктором, соединенным с конструкцией, похожей на прозрачный саркофаг, стенки которого, правда, были выгнуты не из стекла, а из плексигласа. Венчал композицию прибор, напоминающий настольную лампу, нависшую сверху на суставчатом кронштейне, вызывающем отдаленные ассоциации с бормашиной дантиста.

На полу по всей площади залы виднелись обрывки бумаги, разносортные детали установок и агрегатов, несколько мониторов с вытекшими из рабочего объема кристаллами, рваные мембраны от динамиков, паяльники, ржавые инструменты, куски кожи или заменителя, микросхемы, какие-то скобки, коннекторы, коаксиальные и оптические кабели, мотки изоляции, радиотехнические детали, платы, испорченные сенсорные панели, старые картонные коробки и много еще всякой всячины. Попадались даже старые выцветшие фотографии… Между всеми этими барханами мусора было протоптано несколько функциональных тропинок.

И апофеозом интерьера, несомненно, был самогонный аппарат. Водруженный на постамент из сдвинутых железных ящиков, он несокрушимым колоссом возвышался над всем смертным. Над суетой. Гордо изгибалась спираль змеевика, будто капризная дама перед будоражащей горячкой ночи с брутальным мачо. А рядом с постаментом, на пластиковых полочках, рядками покоились бурдюки с готовым продуктом.

— Так, — потирая ручки, сообщил Всеволод. — Вам первачка или разбавленного?

— Нам — попить, — кашлянул Петровский. Хозяин недоуменно поднял на него бисеринки глаз, затерянные в путах волос и бороды. Подозрительно вопросил:

— А я что предлагаю?

— Здесь есть обычная вода? Без алкоголя…

— А-а… — разочарованно протянул Всеволод. До него, кажется, начало доходить, что нажираться с ним никто не собирается. Он трагично понурил голову и заявил: — Вот такая благодарность человеку за все. Сидишь тут, сидишь, месяцами себе подобных не видишь… А потом они приходят и просят воды. — Тут он неожиданно громко икнул: — Ииваук!.. Тьфу ты! Вон в тех бурдючках, возле стены, вода ваша проклятая…

Все бросились к заветной влаге и, развязав тесемки, принялись глотать прямо из кожаных мешков.

— Может, вы и жрать хотите? — ехидно спросил Всеволод. — Давайте… жри… Ииваук!.. Ох, едрить твою… Жрите…

Рысцов не останавливался, пока не вылакал содержимое целого бурдюка. После этого он ополоснул грязное лицо и голову, не заботясь о том, что бинты на руках промокли. Плевать! Стержневой эффект достигнут: теперь ликвидировано одно из главенствовавших на протяжении последних часов неудобств — жажда. Можно попробовать адекватно оценить обстановку.

— Сколько мы уже в эсе? Часов десять? — предположил он.

— Около того, — отозвался Андрон и аппетитно забулькал.

— Это потрясающе, — восхищался Альберт Агабекович. Он уже напился и принялся изучать ряды формул, намалеванных вкривь и вкось на стенах. — Это бесподобно! Скажите, Всеволод, а вы действительно ассистировали профессору Макушику?.. Всеволод, что с вами?

Валера обернулся и увидел, что заросший до глаз хозяин валяется возле самогонного аппарата, неудобно подогнув ногу и раскинув руки.

— Он… он умер! — воскликнул Аракелян, отчаянно шлепая Всеволода по бороде. — Что же вы стоите? Человек же помер!

— Да не помер он, — хмуро сказал Павел Сергеевич, вытаскивая из зажатой руки «трупа» ополовиненный бурдюк. — Просто надрался в говнину.

— Вот зараза! — удивленно заломил брови Петровский. — И ведь как быстро успел! Стоило на минутку отвернуться…

— Алкаш, — подбил подполковник. — Более того, самый страшный подвид — спившийся интеллигент.

— Но он же очнется, правда? — трогая ямку на своем подбородке, спросил Аракелян.

— Профессор, ей-богу, вы как дитятко малое! — раздраженно сказал Таусонский. — Ну ведь вам сколько — лет пятьдесят, верно?

— Пятьдесят четыре…

— А ведете себя на неполные двенадцать.

— Простите… — Альберт Агабекович потер глаза и горбинку на переносице. — Я не очень хорошо себя чувствую — видно, капитально перегрелся… Не обращайте внимания.