Изнанка экрана

— Ну да, спали режиссерские гены, — насмешливо согласился Давыдович. — Почему, думаешь, она заявление забрала?

— Надавил наш комиссар милиции...

— Ничего подобного! Обращаться к консультанту — длинный ход. Писанина уже уйдет в прокуратуру, и прекратить тогда дело — что гору передвинуть, — торжествовал мэтр. — Я надавил. Сказал: заявлю, что пользовался ее сексуальными услугами! И она испугалась...

— Вы... пользовались? — спросил или, скорее, пролепетал Сева.

— Я похож на человека, пользующегося вокзальной шлюхой? Не ожидал я от тебя такой тупости, — презрительно сощурился Ефим Давыдович.

— Я имел в виду, что вам неудобно такое даже заявлять... — оправдывался Сева.

— А я и не думал заявлять. Я знал, что она испугается — могут выслать из столицы — и заберет заявление. Это режиссура в быту. Понял?

— Понял.

Зазвонил телефон. Давыдович потянулся к трубке и бархатно проворковал:

— Рад тебя слышать. Эллочка! Сегодня же. Да. Сразу после съемки! Я — тоже!

— Я обязан вам, что на свободе! — благодарно произнес Сева, пока шеф возился с трубкой.

— Обязанность — быстро забывается. Я уже привык к тому, что ни одно хорошее дело не остается безнаказанным! — захохотал шеф, но похоже было, что он думает так всерьез.

Хлопушка «Цена человека».

В кабинете комиссара милиции героиня, привстав со стула и нависая над столом от порыва, переполняющего ее, убеждает теперь милицейского начальника:

— Он не виноват! Он случайно бежал из лагеря! Испугался и бежал!

— Чего испугался? — уточняет комиссар, внимательно слушая посетительницу. Форма ладно сидит на его мужественной, плечистой фигуре.

— Испугался, что вина ляжет на него. А виноват тот, другой, который ехал с ним в грузовике...

— Откуда вам это известно?

— Коля рассказал. Я верю ему!

— Верить людям надо, но нужно и проверять!

— Я не могу этого проверить, но знаю, что он не врет! Чувствую! Без Коли я снова буду несчастна!

— В том происшествии погиб человек. И одного вашего чувства мало, чтобы решить, кто виноват.

— Но ведь коля, если его несправедливо обвинят, погибнет!

— Я пришел в милицию из парторгов не самого маленького завода, чтобы здесь, — он постучал пальцем по столешнице, — теперь не было несправедливых обвинений! Я приложу все свое умение, чтобы не сделать вас несчастной.

— Что ты делаешь? — забыв скомандовать «стоп», врывается в кадр Ефим Давыдович и склоняется над присевшей на краешек стула во время тирады комиссара Эллой. — У тебя реплики звучат... деревянно!

— Такие реплики, — огрызается героиня.

— Что?! — ревет затравленным зверем Давыдович. — Когда тебя утверждали на роль, тебе нравились все реплики! Без исключения!

— Мне неудобно их произносить в такой позе!

— «Неудобно», — передразнивает мэтр, — удобно бывает только в кресле парикмахера! А я — не парикмахер! — И только сейчас, спохватившись, кричит: — Стоп!

Ефим Давыдович сидел на кожаном диване в своем кабинете. Героиня — та самая, которую мы видели на съемках эпизода картины, — почти прижавшись к Давыдовичу, снимала ворсинки с его пиджака букле.

Сева заглянул в кабинет.

— Вызывали?

— Элла, выйди! — скомандовал режиссер.

— Я могу повторить все и при этом наглеце! — повела плечом Элла.

Сева обалдело застыл в двери.

— Разберусь без тебя, выйди, — угрожающе повторил режиссер.

Героиня, исполненная независимости, поднялась и продефилировала мимо Севы, двинув его бедром.

Шеф не предложил ему сесть.

— Ты что себе позволяешь? Ты думаешь, мне сложно тебя выгнать?

Севе хотелось понять причину гнева шефа.

— Ты предлагал Элле поехать к тебе на ночь? — ревел медведем Давыдович.

— Куда?

— К тебе домой! Ждал возле ее подъезда, на Цветном, и предложил!

— Ефим Давыдович, — как можно мягче пояснил Сева, — у меня нет дома.

— Мне — можешь не врать!

—Что тут врать… — Ассистент был неподдельно удручен, и шеф поверил:

— То есть как? Где же ты ночуешь?

— Было время — спал здесь. У вас, на диване...

— Почему прекратил?

— Полундра образовалась...

— Чтоб я этих матросских вульгаризмов не слышал! Можешь говорить так со своими сверстниками! — оборвал мэтр.

— Охрана ночью проверяет. — Сева перевел со сленга на русский.

— Где спишь теперь?

— Где придется. Я поэтому и на вокзале оказался.

— Да? — удивился Давыдович. — Значит, действительно спал на вокзале?

— Действительно.

— А я поразился: вроде бабы на тебя посматривают и вдруг — пошел кадрить на вокзал... Докатился!

Севе было неприятно воспоминание о вокзальном происшествии — он молчал.

— Почему не снимешь комнату?

— На мою зарплату трудно найти даже угол.

— А на ужины в кафе «Националь» зарплаты хватает? — вдруг завелся мэтр, заподозрив, что его морочат.

Севе пришлось расшифровать расходы:

— Шесть рублей — чашка кофе, четыре — миндальное пирожное. В месяц — триста на ужины в «Национале», — Сева начинал заводиться, — остальные пятьсот — на завтраки и обеды в студийном буфете!

— Не жирно. Значит, Элка мне врала про тебя? — спросил шеф без перехода.

— Не знаю, что она говорила, но я ее вижу только на съемках...