Изнанка экрана

— А вы поживите с мое — может, поймете! — ответил он.

— Ну да, вы первый в джазе? Да?

— Первых было много, — отрезал Утесов, — только слушали не всех!

Такое отношение к своей роли в истории советского джаза не мешало ему быть самоироничным. Меня все время подмывало спросить, почему в его доме элементарный дешевый проигрыватель «Аккорд». Во время одного из посещений уловил момент. Спросил.

— А мои пластинки можно слушать только на дешевой аппаратуре. Иначе — несовпадение формы и содержания!

В последнюю нашу встречу Утесов показал карандашный рисунок Шаляпина, изображающий Глазунова. Рассказывал историю этой реликвии. Рисунок был сделан на бланке «Поставщик двора Его Величества Дидерихс». Сын поставщика роялей для двора Его Величества саксофонист оркестра Утесова нашел рисунок в бумагах отца...

Леонид Осипович поведал мне историю в духе Андроникова. Воспроизводить ее не стану, поскольку сомневаюсь в достоверности. Я собрался уходить. Утесов уже в дверях сказал:

— Ну а если нужно записать песню — пожалуйста, звони. Я готов. Голос тот же — как не было, так и нет!

Силуэт кумира

Репетиция новой эстрадной программы в огромном эстрадном театре «Эрмитаж», что в Каретном ряду. На сцене — куплетист Афанасий Белов. В яме — оркестр, он невидим — торчит только освещенная лампой голова дирижера. Белов под оркестр напевает куплеты:

Хоть я не иллюзионист,
Не модная певица,
Но все ж хороший куплетист
В хозяйстве пригодится.

Номер не получается. То ли куплеты не смешны, то ли оркестр давит исполнителя, то ли исполнитель не слышит музыку... Из темного пустого зала на сцену поднимается среднего роста старый человек в синем линялом берете и коричневом китайском плащике поверх скромного серого костюмчика. Скрипя туфлями на желтой микропористой подошве, человек подходит к микрофону, у которого растерянно стоит Белов. Это Леонид Осипович Утесов. Нет, он не режиссер этой программы и не участник. Он просто завернул на любимую эстрадную площадку во время прогулки, благо живет он рядом: на углу Каретного и Садового кольца.

— Нужен удар в оркестре! — говорит он дирижеру.

— Где? — спрашивает тот.

— После слов «не модная певица».

— Так? — переспрашивает дирижер после удара в малый барабан.

— Нет, — крутит головой Утесов, — нужна «бочка».

Музыканты зовут «бочкой» большой барабан.

Ухает «бочка».

— Теперь как надо, — соглашается Утесов и, повернувшись к Белову, продолжает: — А ты, Афоня, после этого держи паузу и концовку давай — а капелла. И так — каждый куплет.

Номер «поехал», «покатился». Утесов прослушал и ушел продолжать прогулку, как может уходить человек, сделавший пусть маленькое, но доброе дело.

Конечно, не всегда он был добрым. Дирижер и композитор Вадим Людвиковский, долго работавший в оркестре Утесова, рассказывал, как конфликтовал с ним, не соглашаясь с утверждением Леонида Осиповича, что «зритель всегда прав». Утесов требовал от дирижера «музыки, а не усложненности».

— По молодости я сопротивлялся и огрызался, — говорил много лет спустя Людвиковский, — а ведь он был прав: джаз должен быть прост и ясен.

Утесов был скор на остроту, на мгновенную характеристику. Был мастером импровизации, устной зарисовки. Его рассказы не были заурядной актерской самодеятельностью. Недаром Райкин в одной давней, еще не цветной, передаче по телевидению рассказал, какое влияние на него оказал Утесов. «Он делал тогда (до работы с джазом и песней) то, что я сейчас делаю», — говорил Аркадий Исаакович.

Силуэт Утесова был бы расплывчатым, не появись в окрестностях женщины.

Первой женщиной в его жизни, естественно, была его одесская мама. Она своеобразно стимулировала энергию сына: если в доме было яблоко — ему выделялась половина, если пирожное — кусочек. И стимуляция удалась: сын, Ледя Утесов, брал. Брал приступом цирк, где работал гимнастом, брал театры миниатюр и фарсовые труппы... Взял штурмом фарсовую звезду Елену Ленскую, которая стала его женой. Драматург Иосиф Прут — друг Утесова — к одному из юбилеев артиста нашел рецензию в кременчугской газете, где было написано: «Блистала Елена Ленская, господин Утесов тоже не портил ансамбля». Утесов приступом взял и оперетту, дебютировав в «Прекрасной Елене», и влюбился в примадонну Невяровскую. Роман его клокотал, горел. Было это холодной зимой. А жена Утесова, боясь, что муж простудится и потеряет голос, возила на квартиру любовницы дрова. Она верила в возвращение мужа — и муж вернулся. Очевидно, дрова добавили тепла в их взаимоотношения.

Потом были и другие романы, в том числе и с известными артистками эстрады. Еще бы — довоенный кумир.

Романы романами, но Ледя Утесов всегда возвращался в семью. Известие о предсмертном состоянии жены застало его на гастролях в Ростове. Выступления были прерваны, и утром муж прилетел в Москву. Елена Иосифовна встретила Утесова на смертном одре словами: «Босяк, в такой день ты даже не мог побриться!»