Выпили «с приездом», и продюсер, перед тем как покинуть нас, строго предупредил:
— На ночь обязательно закрывайте дверь на цепочку.
— Почему? — удивились и встревожились мы.
— Могут прийти девочки, а вам нечем платить.
Мы разошлись по спальням, и я пунктуально выполнил инструкцию шефа — спал, закрывшись на цепочку.
Едва в комнате начал рассеиваться мрак, я повернул жалюзи и увидел, как светится океан. Вскочил, отбросил цепочку и вышел на веранду любоваться восходом солнца. Но, повернув голову влево, отвлекся. Дверь в комнату Демина была распахнута настежь. «Вот так всегда — я опаздываю, а он уже видел самое начало рассвета, самое зарождение этой красоты», — подумал я и заглянул в комнату. Витя лежал на широченной кровати, разметав свое огромное тело, и мирно похрапывал.
— Витя! — позвал я друга.
Он открыл глаза.
— Ты так и спал с открытой дверью?
— Ну да, жду девочек, а они не приходят.
Безграничное признание
В свое время, когда фильм Татьяны Лиозновой «Семнадцать мгновений весны» только начал шествие по экранам мира, группа кинорежиссеров, работавших на телевидении: В. Жалакявичус, С. Колосов, Т. Лиознова и я, — выехала в Венгрию для встреч с коллегами и обсуждения творческих проблем. Чего было больше на таких симпозиумах — обсуждений или возлияний, сказать трудно. Но по обязательному обычаю той поры в один из дней тусовка в Будапеште была прервана и нас вывезли встречаться с венгерскими трудящимися. Ими оказались почему-то пограничники на границе с Австрией. Естественно, на встрече в местном клубе каждый режиссер, что называется, «хвалил свой товар» — собственные фильмы. Но поскольку пограничники их не видели, речи наши отзвука не имели. Иное дело у Лиозновой — ее фильм шел по венгерскому телевидению.
После выступлений был, как водится, банкет в офицерской столовой. И я, разгоряченный напитками, задал командиру заставы «нетабельный» вопрос:
— А что, много народу бежит сейчас из народной Венгрии в капиталистическую Австрию?
— Сейчас — нет.
— Почему сейчас?
— Сейчас все смотрят «Семнадцать мгновений весны».
— И ни одного случая перехода границы? — усомнился я.
— Подчиненные мне не докладывают, — развел руками командир.
— Может, они смотрят фильм вместо того, чтобы смотреть за границей?
Командир заставы согласился:
— Я тоже смотрю.
Это было поистине безграничным признанием фильма в самом прямом смысле слова.
Гимн «хамству»
Снимаем перед выездом на площадь пригородного ростовского вокзала начальную сцену по фильму «Вас ожидает гражданка Никанорова». Актриса Гундарева стоит спиной к площади у расписания поездов, установленного нашим художником, я стою лицом к актрисе, спиной к проезжей части. За мной — камера. Я активно жестикулирую, объясняя актрисе свои соображения по следующему кадру. Она вроде бы внимательно слушает, потом на мгновение отвлекается и резко дергает меня за руку. Гундарева — женщина плотная, сильная, и я, не удержавшись, лечу в кювет. А в полете уже мелькает мысль: «Что за хамство! Так обращаться с режиссером. Не прощу».
Через минуту я понял, что Наташа Гундарева спасла мне жизнь. На площадку с проезжей части врезалось такси, сбивая зрителей и съемочную камеру. Следующим должен был сбит я...
С тех пор я многое прощаю актрисам.
Урок классика
Лет двадцать пять назад я назначил свидание симпатичной мне девушке. Торжественный, с цветами, пришел на место встречи. Ждал двадцать минут, полчаса, сорок минут... Безрезультатно. Бросил с досады цветы в урну, побрел по улице Горького — ныне Тверской — и на углу у ВТО встретил своего старшего друга, классика нашего кино, педагога, писателя, одного из создателей ФЭКСа (фабрики эксцентрического актера), трилогии о Максиме и, что немаловажно для меня, большого знатока женщин — Трауберга.
— Леонид Захарович, — обратился я к нему, — скажите, на сколько прилично даме опаздывать на свидание?
— Опаздывать прилично на пятнадцать минут, — моргнул раскосыми глазами Трауберг, — но ждать прилично — только десять.
Сравнялись
Звезда экрана пятидесятых годов — «Мексиканец» и «Овод» — тогда еще первого разлива, Олег Стриженов пришел на день рождения к не менее известному красавцу актеру Владимиру Гусеву. За столом произносились тосты согласно ритуалу, и наконец черед дошел до Стриженова. Тот поднялся и произнес:
— Я хочу выпить стоя за моего талантливого друга!
— Нет, — возразил Гусев, — я не могу сидеть, когда стоит великий Стриженов.
И встал.
— Нет, — в свою очередь не согласился Стриженов, — я не могу быть вровень с Володей, я должен быть ниже.
И стал на колени.
Теперь настала пора Гусева.
— Я не имею права возвышаться над Олегом!
И тоже стал на колени.
Но Стриженов настаивал:
— Я должен быть ниже тебя!
И лег на пол.
— В таком случае я буду рядом с тобой, Олег! — Гусев лег возле Стриженова.
Пили лежа.
Профессия «худрук»