Изнанка экрана

— Ну, мы — в волейбол. На пиво!

— Валяйте! — Ленька погрузился в чтение.

Когда шаги приятелей затихли на чугунной лестнице, у стула материализовался Кулик.

— Тебе. Твоя доля. Просили передать. — Он протянул Леньке плотную пачку пятерок. И исчез.

Ленька смотрел на деньги, и в глазах его рождалось решение.

Распахнулось школьное окно, из него выглянул Ленька и, заложив два пальца в рот, заливисто свистнул.

И ребята, игравшие в волейбол на школьной площадке, и девчонки-болельщицы запрокинули головы.

— Есть предложение — в кино! — крикнул Ленька. — На «Кубанских казаков»!

— А где бабки? — за всех ответил снизу Витька Харламов. — Ты дашь?

— Дам, — успокоил дежурный.

Не в силах скрыть удовольствия от собственного действа, он выдавал приятелям и одноклассникам билеты.

— А деньги откуда? — спросил кто-то.

— Много будешь знать — что будет? — отшутился он.

Потрудились мы недаром,
Хлеборобы-мастера,
Чтоб ломилися амбары
От колхозного добра.
Убирай, убирай,
Убирай урожай.
Убирай, наступили сроки...

Ребята размягченно смотрели экранную цветную жизнь, когда в конце ряда появился Ленька с лотком мороженого в стаканчиках и принялся передавать его ребятам. Каждый получил по порции, а на лотке осталась еще пара стаканчиков. Он вручил ближнему — Витьку Харламову — второй и бухнулся на стул, удовлетворенно надкусив холодный снежный шарик.

Урожай, наш урожай,
Урожай высокий...

Экран захлестывало море золотисто-рыжего зерна.

Они сидели на скамье в зарослях сквера у 13-й казармы, где жила Рита. Ленька потянулся и как бы невзначай положил руку на ее плечо. В этот момент в дальнем конце сквера загорланили под гитару:

Купила мама Ниночке,
Купила ей ботиночки.
И сказала Нине: «Надевай»,
И сказала лично:
«Веди себя прилично
И мальчикам ты вид не подавай».
Рита напряглась и посмотрела в темноту, откуда неслись слова.
Одела Нина ботики,
Одела коверкотики
И одела шляпу набекрень,
Но тут явились мальчики,
Явилися хорошие
И схватили Нину...

Ленька убрал руку с плеч девушки, а песня приближалась:

Тут лопались гондончики,
Трещали панталончики,
На юбочке осталася роса.
Ах время, время, времечко...

На тропинке, ведущей к скамье, появились три едва различимые фигуры. Вспыхнул карманный фонарик, осветив Риту, смотревшую в землю, и Леньку, который пытался увидеть подошедших, но безуспешно: увидел только кепку-восьмиклинку и освещенную отблеском фонаря ковбойку крайнего парня.

— Здравствуйте! — подчеркнуто вежливо прозвучало из темноты.

Со скамейки не ответили, и подошедший, выключив фонарик, прошел мимо в сопровождении двух парней, один из которых, фальшиво наигрывая на гитаре, продолжил свой «романс».

Ленька тревожно смотрел им вслед. Рита встала.

— Я пойду... А ты лучше иди туда — там в заборе дырка. Не нужно меня провожать...

— Почему? Я хочу... — уязвленно возразил он.

— Не надо, — сказала Рита тоном, не терпящим возражения, и быстро ушла по тропинке.

От стены казармы отделилась фигура. Снова вспыхнул фонарик.

— Ритуля! Чо не здороваешься? — спросил тот, в ковбойке и восьмиклинке.

— Что тебе надо? — Рита остановилась.

— Ты знаешь, с кем ты ходишь?

— Знаю.

— Думаешь, он лучше меня?

— Наверняка.

— А почему мы его до сих пор не раздели?

Ответа у Риты не было.

— А потому, что он бегает, — ответил за нее парень. И, поняв, что Рита не врубилась в его «феню», пояснил: — Он ворует, как и я. Поняла?

Звонилкин скорбно смотрел на стену школьного коридора. А со стены на него смотрел обгоревший портрет Берия.

— Я чую — гарью запахло. Побежала и выключила, — объясняла техничка, которую вполуха слушали учитель и несколько кружковцев.

По плиткам коридора зашаркали Ленькины шаги, и все повернулись к подходившему.

— Ты был вчера дежурным у газеты? — ожидая подтверждения, спросил Георгий Матвеевич.

— Я. — Ленька еще не понимал тревожных взглядов собравшихся.

— Когда по твоей вине горит школа — это преступление. А когда по твоей вине горит портрет ведущего члена Политбюро нашей партии — это нечто большее. — Звонилкин обвел ребят многозначительным взглядом и остановил его на Леньке: — Тебе придется отвечать.

Парнишка поднял увлажнившиеся глаза на обгоревший портрет вождя.

— Да! Из школы тебя выпрут, — подытожил Костя, выслушав Ленькин рассказ. — Но вряд ли посадят. Сейчас — после амнистии — по 58-й не сажают. Ждут... Но ты и без школы не пропадешь... — Костя выбирал веник для бани, взвешивая его в руке.

— Я хочу школу закончить, — неожиданно зло и нервно перебил Ленька.

Костя кинул веник в жестяную шайку.