Изнанка мести (СИ)

Когда Ярослав встал и его глаза равнодушно скользнули в стороне от неё, она заново испытала те признаки неловкости, которые ощутила после их первого занятия любовью, и которых в помине не было в те дни, когда она была невестой и женой. Он отвернулся, давая Вике время оправить платье. Щеки её пылали от стыда, когда она натягивала бархат. Слабая и дрожащая она села и наблюдала за ним. Ярослав оделся. Теми же неторопливыми движениями, как если б они всё ещё оставались супругами: уверенными, флегматичными и спокойными.

– Сколько? – голос его тоже был медленный.

– Сколько… чего? – Вика сначала переспросила, а потом с ужасающей быстротой догадалась, что он скажет. Нет!

Ярослав уже поднял двумя пальцами её подбородок:

– Сколько я тебе должен?

От недоверия Вика закрыла глаза. Слезы мгновенно набухли под веками. Это было в его манере: сделать ей больно, а потом ещё больнее. Как жаль, что её не тренировали давать колкие и быстрые ответы. Сквозь серую пелену она видела, как неторопясь, он достал бумажник. Её охватил ужас, но ещё с большей силой – ярость. Ей хотелось кричать, исцарапать ему лицо. Из всех мужчин, которые сегодня лапали её, он был самым мерзким. Именно это она и должна сказать. Она должна выгнать его, она должна ненавидеть его!

Но она не сделала ничего подобного. Она не хотела играть в его войну. Нет! Она давно уже проиграла. Она стиснула зубы, чтобы он не увидел дрожащих губ, чтобы слезы не посмели показаться на глазах. Опустила веки.

Он убрал бумажник в карман:

– Извини. Нет наличных.

Она даже не встала, когда он захлопнул дверь.

Она пролежала несколько часов, глядя в потолок и ничего не видя. Она не плакала.

Это не он использовал её и её тело. Это она сама позволила ему использовать себя. Она хотела его силы и тепла. Его ласк, ревности, жадных взглядов. Прикосновений. Она не сопротивлялась, не сказала «нет» - наоборот выгибалась ему навстречу, с готовностью принимая в себя. Она заглушила голос разума, позволяя неудержимым страстным рукам насладиться собой. Она принадлежала ему, и он брал её, когда и как ему хотелось. Он не любил её никогда. Может быть, ему нравилось её тело. Даже, вполне могло такое быть, что их тела обоюдно скучали друг по другу. Но даже они не в силах были изменить прошлого. Их прошлого и прошлого их предков.

Сердце её готово было выпрыгнуть из груди: боль, гнев, обида раздирали душу. Она не могла вдохнуть. «Нет, – поправила себя Вика, – она должна быть откровенной хотя бы сама с собой: это не её тело тянулось к нему – это рвалось её сердце. Она была влюблена в Выгорского! Она не должна была этого делать, но… делала».

Скользя взглядом по неровной стене, Вика проследила за рисунком трещинок. Давно застывшие часы блестели матовым стеклом. Узорные стрелки показывали без двух минут четыре. Медные римские цифры выделялись на темном фоне. Под часами замер маятник, похожий на шишку. Вике захотелось разреветься. Чудовищность происходящего становилось все прозрачнее и прозрачнее. На Вику нахлынула паника – настоящая нестерпимая мука, которую она не могла выразить ни движением, ни словом, вообще нечем, потому что бездна, внезапно открытая её душе, грозила превратиться в конкретную и ощутимую реальность. Каждая клетка её крови и плоти покрылась льдом. И душа. Она завернулась в одеяло. Она ведь знала, что теперешний момент настанет, знала, что от холода сожмется сердце, так что же теперь горевать?

Глава 18. Неожиданность.

И шарфом ноги мне обматывал

там, в Александровском саду,

и руки грел, а все обманывал,

все думал, что и я солгу.

Б.А. Ахмадулина

Новый год Вика встретила дома, прямо заявив Ольге, что не собирается тратить последние силы на бессонную, пусть и новогоднюю ночь. Легла спать и проснулась в следующем году. Просто, и хвастаться нечем. Если б не израненная, кровоточащая душа, эту ночь можно было бы смело отнести к лучшей за последние полгода. Вика изо всех сил старалась не думать о причинах внезапной страсти Ярослава и не ругать себя за отклик на неё. Она велела себе принимать жизнь такой, какой она была.

За окном, да и внутри лачуги, стояла невообразимая стужа. Вике приходилось закутываться в десять одеял и отходить на боковую в спортивном костюме, хотя печь она топила по вечерам, и частенько подкладывала дрова в голландку ночью. Теперь Вика понимала, почему был так романтизирован камин в европейской культуре: единственное место, пригодное для существования в бесконечной, семимесячной зиме.