Изнанка психоанализа (1969-1970)

Как я недавно на ступенях Пантеона уже говорил, мир, который мы издавна привыкли считать своим, оказался теперь населен, причем именно там, где мы с вами находимся, огромным числом так называемых волн, о сложном взаимодействии которых мы порой и не подозреваем. В этом как раз и проявляется присутствие и существование науки. Нельзя игнорировать это и довольствоваться, описывая то, что окружает землю, такими терминами как атмосфера, или стратосфера, или иными сферами, обширность которых обусловлена границами нашего восприятия образующих ее оболочку частиц. В нашу эпоху необходимо отдавать себе отчет в существовании того, что выходит далеко за пределы этого и является следствием — чего? Знания, успехами своими обязанного не столько фильтровке, которой оно само себя подвергает, так называемой критике, сколько смелому импульсу, полученному от уловки — уловки Декарта, конечно, хотя другие могут предпочесть что-то иное — уловки, делающей Бога гарантом истины. Если истина есть, это его забота. Мы примем ее как данность.

Простая игра в истину, не абстрактная, а чисто логическая, строгая комбинаторика, требующая лишь того, чтобы были сформулированы, под названием аксиом, ее правила, чистая игра формализованной истины — вот на чем зиждется наука, не имеющая больше ничего общего с предпосылками, которые подразумевала испокон веку идея познания, то есть, иными словами, с присущей познанию молчаливой поляризацией, с той воображаемой идеальной унификацией, в которой всегда, в какие бы слова она ни облекалась — endosune, к примеру — обнаруживается отражение, образ, к тому же вечно двусмысленный, двух начал — женского и мужского.

Пространство, в котором живут плоды научного творчества, приходится тогда квалифицировать не иначе, как нематерию, или невещь что. Факт, который в корне изменяет смысл исповедуемого нами материализма.

Древнейшая форма самовлюбленности господина, maitre'a- записывайте это слово, как вам больше нравится-вот она: мужчина воображает, что создал женщину. Я полагаю, все вы на том или ином жизненном перекрестке с этой комичной историей на собственном опыте сталкивались. Форма, субстанция, содержание — как это ни называйте, но научная мысль призвана из пут этого мифа выпростаться.

Я полагаю, мне позволено здесь, чтобы лучше выразить свою мысль, поднимать слишком толстые пласты. Впрочем, я грешу, говоря, будто таковая у меня есть, тогда как на самом деле, как все вы знаете, речь не об этом — на самом деле мысль сама себя сообщает, и, конечно же, не обходится при этом без недоразумения. Так что давайте общаться и попробуем описать превращение, обусловившее отличие науки от любой теории познания.

На самом деле, такая постановка вопроса неправильна, поскольку именно благодаря научному аппарату и постольку, поскольку мы им владеем, оказывается возможным установить те ошибки, тупики и недоумения, которые в том, что выступало в качестве познания, неминуемо обнаружились

— имея в виду при этом, что необходимо различать в этом познании два начала, формирующее и формируемое. Наука позволяет нам осязаемо это почувствовать, что лишний раз подтверждают те отголоски этого факта, которые мы обнаруживаем в аналитическом опыте.

Чтобы объяснить это, воспользовавшись приблизительными общими терминами, возьмем, к примеру, мужское начало — как сказывается на нем его пересечение с дискурсом? Ведь дело в том, что оказавшись существом говорящим, мужчина призван свою сущность — слово, которое надо здесь понимать иронически — как-то объяснить. Лишь благодаря аффекту — и только ему — который он в силу дискурсивного эффекта испытывает — лишь постольку, иными словами, поскольку он имеет дело с феминизирующим эффектом, известным вам как маленькое а — узнает он то, что делает его тем, что он есть, то есть причину своего желания.

И наоборот, на уровне пресловутого природного принципа, символом которого — в дурном смысле этого слова

— всегда выступало женское начало, именно из нематерии, как я уже говорил, является пресловутая пустота — пустота чего? Если отдаленным горизонтом того нечто, о котороммы сейчас говорим, должна стать у нас женщина, то место, где созидается — операцией, а не апперцепцией — наука, можно найти в том, что можно охарактеризовать как бесформенное, лишенное формы наслаждение. На место апперцепции, пресловутой первичной данности, должен, на самом деле, заступить оперцепт.

Опираясь на артикуляцию, берущую начало в означающем как таковом, наука выстраивается из чего-то такого, чего раньше просто-напросто не было.

Вот что важно понять, если мы хотим разобраться, как обстоит дело — с чем? С забвением самого этого эффекта как такового. По мере расширения поля, где наука берет на себя функцию дискурса господина, для всех нас, таких, какие мы есть, остается неизвестным — по причине, которая никогда не была нам известна — до какой степени каждый из нас задан с самого начала как объект а.