Изнанка свободы

Тогда все как-то резко изменилось.

Пятерка людей в балахонах в подвале затянула знакомый с детства гимн. Хвалебная песнь во славу небес и вод, но слова заставят побледнеть любого честного квартерианца.

У Черной нет своих гимнов. Только краденые.

В груди что-то болезненно трепыхнулось, отзываясь на голоса. Почти против воли он мысленно повторял строфу за строфой, чувствуя, как дрожат незримые потоки силы над тайным храмом Хаоса.

…про гимны он тоже спрашивал. Почему они такие. Мать не объяснила. Не знала.

Видят боги, Джованни пытался. Чувствуя в душе тихий, тайный зов искуса, зов Хаоса, он отправился не в Рондомион, откуда не могло быть возврата. Он выбрал Маджарат, где не знал никого.

И его никто не знал.

Кривые улочки, выцветшие краски, на склонах гор высохшие стволы олив и колючий маквис. Маленькое княжество у кромки Великого океана.

Белое беспощадное солнце и контрастные тени — чернильной тьмой, в Маджарате не было места полутонам. Камень стен и мостовой, заборы… Ни деревца, ни травинки. Ставни здесь днем закрывали наглухо, отгораживаясь от жестокого солнца, и оттого каждый дом казался неприветливой крепостью — проходи мимо, не смей смотреть и стучаться. Так же неприветливы и закрыты были лица маджаратцев — узкие, с крупными подбородками и прямыми длинными носами. И храмы, на каждом углу храмы. Святые обители с реликвиями, сотни паломников, запах йода от моря да жалобные крики чаек.

Здесь, вдалеке от прошлого и Ордена, он надеялся обрести освобождение. Посеянный матерью голод, тоска по могуществу снедали изнутри, обещали исполнение всех желаний. Приоткрытая дверь к собственным потайным мечтам, что манили и пугали.

Джованни боялся бывших соратников. Но куда больше он боялся, что не сможет устоять перед Ее зовом.

Не смог.

Он провел в Маджарате три месяца. Трудился помощником приказчика у сеньора Барбозы — повезло, найти место пришлому чужаку было нелегко. Вот и пригодился опыт проверки бухгалтерских книг за отцовским казначеем.

Поначалу думал — будет сложно. Потерять все, стать никем в одночасье. Легко ли пережить такое?

Легко.

Сбросить маску оказалось счастьем. Перестать лгать, притворяться. И не чувствовать больше себя никчемным самозванцем.

Лишь скинув навязанную матерью роль, Джованни понял, как тяготила она его.

И все же чувство, что он не живет, а лишь существует, ждет у причала, когда подойдет корабль, чтобы увести его из жизни прежней — блистательной и жуткой, в жизнь будущую — полную тьмы и неизвестности, оставалось.

Поначалу зов Хозяйки приходил по ночам. Тянул, обещал выполнение желаний — весь мир у ног. Джованни мучился, но терпел. Знал — все ложь. Хозяйка щедра на посулы, но исполнять не спешит.

Потом зов ослаб. Казалось — все уже, отпустило, отошло. Не снился по ночам храм в холмах, не тревожило душу пение.

Пока однажды, гуляя в предместьях, он не почуял знакомый запах. Запах, несущий освобождение и боль…

Зачем он вошел в этот дом? Сам не знает. Не смог устоять. Тянуло подглядеть за чужой пляской, отравить душу искусом. Он ведь не думал, что они приносят человеческую жертву…

Совсем девчонка, не старше Франчески. Светлые кудряшки — откуда в Маджарате эта холодная, северная красота? Безмятежная — неужто опоили? Зачем? Пожалели?

Или не знают, что чем больше страданий, тем больше силы?

Он снова заглянул в проем. Откуда тянуло дымом. Куда влекло обещанием власти и силы. «Давай, войди к нам. Ты слаб, испуган, вынужден скрываться. Прими путь Змея, и тебе никогда больше не придется бояться» — нашептывал дымок на сотни вкрадчивых и лживых голосов.

Кожа у девчонки бледная, светится, словно сама по себе в подвальных сумерках мягким, жемчужным перламутром. Худенькое тело вытянуто вдоль алтарного камня — грубая веревка на запястьях. Презирая самого себя за этот интерес, он уставился на маленькую, девичью грудь — мерно поднимается в такт дыханию… а бедра хороши, по-женски округлые и ноги длинные, стройные…

Красивая. Жалко.

Джованни сглотнул. Рука зашарила по поясу, нащупывая дагу. Он больше не дворянин и должен был снять шпагу, но от привычки носить кинжал отказаться не смог.

Осколок Хаоса в душе, отравленный шип, шептал что-то тихо, на грани слышимости.

…пусть ее, да красива, но мало ли красивых, все умирают, пришла и ей пора, да, будет много крови и криков, но не ты же будешь резать, просто смотри, слушай, пей силу, даже так можно подкормиться…

Смешно. Пришел сюда — подсмотреть украдкой за чужим таинством. Как монах, давший обет целомудрия, за совокуплением. И вот — уже думает, как вытащить девчонку. Прервать пляску.

…красивая… жалко…

Добежать бы до ближайшего храма, кликнуть дознавателей. Так пока решат, пока соберутся… Что останется от девочки к тому моменту?

Жрец медленно поднял руку с зажатым кинжалом, и Джованни решился. Нырнул вперед, уцепившись руками за край доски, и повис. Разжал руки и приземлился — хорошо приземлился, мягко. Прямо за спиной жреца.