Изображая, понимать, или Sententia sensa: философия в литературном тексте

У меня ощущение, что Западная Европа, продолжая существовать в пространстве, уже не живет в истории, живет сегодняшним днем, не вспоминая о вчерашнем. Русский философ и писатель Федор Степун, которого называли мостом между Россией и Германией, переживший две войны, две революции (в России и Германии), уцелевший при двух тоталитарных режимах, после окончания войны с недоумением и тревогой видел, как в Западной Европе играют в украинский национализм, поддерживая бандеровское движение. Сохранились его доклады, где, обращаясь к немцам, он пытался предостеречь их от подкармливания национализма с целью свалить Советский Союз. Повторяю: он был антисоветчик, изгнанный в 1922 г. из страны, но он помнил, как Запад поддержал большевиков, надеясь на окончательный развал Российской империи и в результате породил тоталитарного монстра.

Каждый европейский кризис последних двух столетий (особенно связанный с войной – Наполеоновской, Крымской, Первой и Второй мировыми войнами) вызывает в русском обществе вопрос об отношении Европы к России и России к Европе. Нынешний кризис не исключение и не последний в этом ряду, когда одна часть Европы ополчается на другую ее часть. Достаточно напомнить Крестовый поход 1204 г., когда, отправившись на войну с мусульманским миром, западноевропейские крестоносцы вдруг (12–13 апреля 1204 г.) напали, разгромили и разграбили христианскую Византию, которую спустя два столетия они же пытались безуспешно защитить от турок-сельджуков. Так называемая Великая французская революция, возглавляемая якобинцами, помимо того, что казнила тысячами людей, публично, на площади (правда без телепередач, как убийцы из ИГИЛ), уничтожали и памятники культуры, даже статуям отрубали головы. Французские коммунары сожгли дворец Тюильри, большевики разрушали и взрывали церкви, немецкие нацисты устроили Холокост, родственников моей первой жены (не только их, разумеется) нацисты и украинские полицаи загнали в рвы Бабьего Яра, где и расстреляли, добавим злодейства поменьше – жгли книги и устроили конюшню в Камероновой галерее Царского Села под Петербургом. И это все Европа! По историческим меркам это было вчера вечером. То есть совсем недавно. А сразу после якобинцев случился Наполеон, завоевавший большую часть Европы. И именно Россия неимоверным напряжением сил Европу освободила. Русские казаки вошли в Париж, но вскоре вышли, ибо пришли не завоевывать, а освобождать. Об этом героическом спасении Россией Европы, как и об освобождении ее от нацизма, европейцы не желают помнить, хотя во всем образованном мире читают роман «Война и мир» о борьбе России с Наполеоном, который хотел Россию вышвырнуть из европейского пространства. Любопытно, что на Западе в такие критические моменты появляются люди, которые старательно начинают отлучать Россию от Европы, называя русских варварами, гуннами, туранцами, неспособными к европейскому саморазвитию.

Именно этих людей великий русский поэт Пушкин, славянский Моцарт, славянский латинец (по определению Томаса Манна), называл «клеветниками России». Для него, подлинного европейца по культуре, по воспитанию, учившегося у Байрона и Данте, Шекспира, Гёте, ощущавшего с ними духовное родство и равенство сил, помнившего и понимавшего, из какого мрака варварства выходила сама Западная Европа, неприемлема была идеализация европейского мира, но столь же неприемлемо было и отлучение России от Европы. Пушкин помнил трудности европейской истории – чумные бунты («Пир во время чумы»), Столетнюю и Тридцатилетнюю войны, унижения вилланов («Сцены из рыцарских времен»), слякоть и доводящую до самоубийства нищету английских бедняков, ужасы Французской революции («Убийцу с палачами // Избрали мы в цари» – «Андрей Шенье»: о гуманных французах, устроивших массовые убийства именем народа). Он – реалист, человек ясного взгляда. Поэтому, не идеализируя запад Европы, он был уверен и в том, что российская дикость не непреодолимая помеха европеизации. Впрочем, Россия, как часть Европы, устроила большевистские лагеря Колымы и бессудные расстрелы сотен тысяч. Но мы про это помним.