Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

Впервые идея написать эту книгу пришла ко мне десять лет назад, когда я целый год проработал в Секретном архиве Ватикана, собирая материалы для исследования польско-ватиканских отношений в XVIII веке. Я читал донесения, которые апостолические нунции направляли из Варшавы в Рим. В 1782 году, проведя в Варшаве семь лет, нунций Джованни Аркетти готовился к деликатной и чрезвычайно ответственной миссии в Санкт-Петербург, ко двору Екатерины II. Среди многих прочих забот он в этот важный момент своей дипломатической карьеры был обеспокоен тем, что по прибытии в Санкт-Петербург ему предстояло поцеловать руку Екатерине. Он опасался, что в Риме этого не одобрят, поскольку подобный поцелуй мог поставить под сомнение абсолютную независимость римской католической церкви. Есть некоторая ирония в том, что Рим заботился о подобных мелочах придворного этикета, когда, по сути, дело уже шло к Великой французской революции. Забавно и столь повышенное внимание к необходимости поцеловать руку царице, чьи сексуальные излишества стали легендарными уже при ее жизни. Самым интересным для меня было то, как именно Аркетти объяснял в донесении в Рим, почему он все-таки поцелует царице руку: благодаря пребыванию в Польше, он научился лучше понимать «эти северные страны». В этой фразе он связывал воедино Россию и Польшу. По его мнению, существовала пропасть между «более развитыми народами» и «народами, развивающимися позднее». Последние, то есть «эти северные народы», отличались повышенным вниманием к этикету, например к целованию рук, пытаясь сравняться «с более утонченными народами»[30]. Великолепная снисходительность, которую проявляет здесь Аркетти, показывает, как мало шансов на успех имела эта попытка с его точки зрения. При этом предложенной им шкале относительной развитости — всем этим «более» или «менее», «раньше» или «позднее» — свойственны искушенность и современность представлений об отсталости и развитии. Здесь не хватало лишь слова «цивилизация» — и смены географического вектора, которая превратила бы северные страны в страны восточные. Будучи итальянцем, Аркетти все еще смотрел на мир с точки зрения эпохи Ренессанса. Екатерина была также способна на снисходительность; она подарила Аркетти меховую шубу и позднее описывала его как «славное дитя».

Аркетти уверял, что менее развитые народы поднимали больше шума вокруг придворных манер, однако сам уцепился за эту деталь этикета и раздул ее значение до того, что в своем сознании сконструировал на ее основе карту Европы. Норберт Элиас предположил, что концепция «цивилизации» выросла из концепции «цивильности», чтобы обозначить точку наивысшего развития хороших манер. Понятие цивилизации было столь важно в представлениях о себе тех, кто уверен в собственной цивилизованности, что наиболее полное современное выражение оно нашло в стандартах, навязываемых другим классам или другим народам. Именно читая Аркетти, объединившего северные страны как менее развитые и менее утонченные, я начал размышлять над распределением цивилизованности по карте Европы в сознании той эпохи. Я задумался о том, что его снисходительность почти (но не полностью) предвещала снисходительное отношение к Восточной Европе в наши дни, и задавался вопросом, не стоял ли он на пороге великой смены географических координат на европейском континенте. Я стал задумываться о том, почему люди стали разделять Европу на две половины, на восток и запад.

Об Аркетти и руке Екатерины я вспомнил несколько лет назад, находясь по ту сторону «железного занавеса», в Восточной Европе. Посреди ночи я отправился к едва знакомому мне человеку, чтобы забрать у него какие-то письма и бумаги, которые я согласился переправить в своем багаже за «железный занавес». Когда я уходил, он трижды поцеловал меня то в одну, то в другую щеку — по-славянски, как он сказал. Я не мог не вспомнить об Аркетти и не задуматься о том, как детали этикета иногда овладевают нашим воображением и кажутся символами каких-то огромных различий. Подобные детали в конце концов переплелись в моем воображении с общими впечатлениями от Восточной Европы с ее подпольной политической жизнью, приглушенными разговорами и чувством тревоги при пересечении границ.