Изобретение прав человека: история

Обычно человек учится сопереживанию с ранних лет. Несмотря на естественную врожденную предрасположенность, в каждой культуре эмпатия обретает свои особые формы выражения. Эмпатия развивается исключительно посредством социального взаимодействия, поэтому способы этого взаимодействия в значительной степени и формируют эмпатию. В XVIII веке читатели романов научились расширять область своей эмпатии. В процессе чтения их сопереживание уже не ограничивалось традиционными социальными рамками, разделявшими знать и простолюдинов, господ и слуг, мужчин и женщин и, вероятно, даже взрослых и детей. Как следствие, они увидели других – тех, с кем они не были лично знакомы, – как себе подобных, как людей с теми же самыми эмоциями. Без этого процесса узнавания «равенство» не имело бы большого смысла и, что особенно важно, никаких политических последствий. Равенство душ на небесах не то же самое, что и равные права на земле. До XVIII века христиане с готовностью принимали первый постулат, не предполагая возможность второго.

Способность к отождествлению вне социальных рамок могла быть приобретена различными способами, и я вовсе не приписываю исключительную заслугу в этом чтению романов. Однако именно чтение романов оказалось как нельзя кстати, отчасти потому что расцвет особой разновидности романа – эпистолярной – совпадает хронологически с рождением прав человека. Небывалый всплеск интереса к роману в письмах как к жанру пришелся на 1760–1780-е годы, а уже в 1790-х годах он довольно загадочным образом сошел на нет. Разного рода романы издавались и раньше, тем не менее в отдельный жанр они впервые выделились в XVIII веке, особенно после 1740 года, когда была опубликована «Памела» Ричардсона. Во Франции в 1701 году появилось восемь новых романов, в 1750-м – пятьдесят два, а в 1789-м – уже сто двенадцать. В Британии с первого десятилетия XVIII века до 1760-х годов число романов выросло в шесть раз; около тридцати новых произведений появлялось каждый год в 1770-х годах, сорока – в 1780-х годах и порядка семидесяти романов в год – в 1790-х годах. Вдобавок доступ к чтению появился у гораздо большего числа людей, а главными героями романов стали обычные люди с их повседневными проблемами, касающимися любовных отношений, брака и движения вверх по социальной лестнице. Грамотность выросла настолько, что романы читали даже слуги в больших городах, как мужчины, так и женщины, хотя ни тогда, ни сейчас чтение романов не было свойственно низшим классам. Французские крестьяне, составлявшие тогда восемьдесят процентов населения страны, обычно романов не читали, если вообще умели читать[24].

Несмотря на ограниченную читательскую аудиторию, имена обычных героев и героинь романов XVIII века, Робинзона Крузо и Тома Джонса, Клариссы Гарлоу и Юлии д’Этанж, стали широко известны, иногда даже тем, кто читать не умел. Герои благородных кровей – Дон Кихот или Принцесса Клевская, воспетые романами XVII века, – теперь уступили место слугам, морякам и девицам из среднего класса (даже Юлия, будучи дочерью мелкого швейцарского землевладельца, принадлежит не к высшей знати, а скорее к среднему классу). Поразительный расцвет жанра романа в XVIII веке не прошел незамеченным: исследователи со временем связали его с капитализмом, подъемом среднего класса, расширением публичной сферы, появлением нуклеарной семьи, изменением гендерных отношений и даже возникновением национализма. Независимо от причин расцвета романа, меня интересует его психологическое влияние и то, каким образом оно связано с появлением прав человека[25].

Чтобы понять, как роман способствовал психологическому отождествлению, я проанализирую три особенно важных эпистолярных произведения: «Юлию» Руссо и два произведения его английского предшественника и общепризнанного законодателя жанра Сэмюэла Ричардсона – «Памела» (1740) и «Кларисса» (1747–1748). Мое рассуждение могло бы основываться на романах XVIII века в целом и произведениях многих женщин-романисток, а также персонажей мужского пола, например Тома Джонса и Тристрама Шенди, которые, конечно же, пользовались популярностью. Тем не менее я предпочла сосредоточиться на «Юлии», «Памеле» и «Клариссе» – трех романах, написанных мужчинами, с женщинами в качестве главных героинь, в силу их бесспорного культурного значения. Разумеется, не только этим произведениям принадлежит заслуга в тех изменениях в эмпатии, которые я здесь рассматриваю, – но именно внимательное изучение читательской реакции на эти произведения свидетельствует о новом обучении эмпатии. Для понимания новизны «романа» – этот термин был взят писателями на вооружение только во второй половине XVIII века – полезно посмотреть, как отдельные произведения воздействовали на читателей.