Изобретение театра

Высоцкий продолжил эту линию на исполнительство своего творчества, оглушив нас богатырским голосом своим, интонируя в песне разговорность, чередуя напор и спад, ускорение и замедление, высоту и снижение тона… Песня Высоцкого узнаваема как своим ритмическим, так и мелодическим составом, это всегда ЕГО язык и стиль, сам себя перекачивающий из одной музыкальной единицы в другую. Магнитофон ударил в уши его голосом – неповторимым, но взывающим к подражанию, к пародии. Как всякое стилеобразующее искусство, голос Высоцкого лихо обозначил свою редкостность, нет, уникальность. В нем какая-то сверхсила магнитного устройства, приводящая в трепет – словно колдует Центральный Усилитель. Он не рок-музыкант, но такое впечатление – микрофонное хозяйство вечно как бы удерживало его мощь, – если бы однажды он спел «рок», это, наверное, стало бы событием: его роднит с «роком» атомная энергия горлового выброса, его актерского самовыявления. У этого голоса – сотни красок. Ну, например… Обратим внимание на протяженность в выпевании Высоцким согласных, стоящих в окончании того или иного слова, этот прием нарочного торможения в произнесении слова как раз акцентирует эмоцию, вросшую в смысл. Поразительный эффект продления звука достигается с особым успехом при столкновении с буквой «р» – в этом случае мелодия словно накатывается девятым валом на волнорез – происходит тот самый, в краске интонации исполненный рык, от общения с которым захватывает дух. Слушаешь этот голос и поражаешься легкости переходов и перепадов музыкальной речи – песня в миг обретает жанр, делается или гневной в трагическом пафосе обличения, или беснующейся в сатирическом ключе, или лирической по характеру – медленно распевной, тихой, но всегда могучей.

Мы были знакомы с ним, только знакомы, хотя благорасположение друг к другу проявляли. К примеру, я помню его приход на юбилей «Нашего дома» вместе с другими артистами Таганки. В другой раз мы оказались на теплоходе «Грузия» в круизе Одесса – Батуми – Одесса: через стенку, каюта к каюте. Тут нас соединило участие в общем концерте. Помнится, удивила его неконтактность ни с кем – сидел в каюте целыми днями, выходил только два раза в сутки в ресторан для кормления себя, Марины и Марининых детей… Не сразу я понял, что он работал все это время – запоем, пользуясь, видимо, кратковременным отпуском в комфорте корабля, для кропотливого сочинения чего-то своего… Интересно, чего именно?.. Этого мы никогда не узнаем. Один только раз выскочил взбешенный – в момент, когда на палубе, где загорала «Колдунья», кто-то полез к ней с чем-то пошленьким. Чуть до драки не дошло. Мат-перемат. Эх, записать бы тогда слово в слово, – как сейчас весело было бы слушать. Но и хорошо, что не записано. Было б не только весело, но и стыдно.

Да, он был и тут поэт, по-пушкински, по-мужски вступаясь за свое достоинство – достоинство мужа красивой жены, но, конечно, тогда это так не воспринималось, а только на уровне: «Там Высоцкий из-за своей Марины Влади чуть не подрался»! Весь корабль зашатало. Но и в тот вечер концерт был, как всегда, успешным. Капитан доволен. Погода чудесная. Черное море великолепно.

А наша третья встреча оказалась не столь безоблачной. Имею в виду грандиозный скандал с «Метрополем», участниками коего мы стали.

Здесь, в этом альманахе, он увидел свои стихи напечатанными в типографии. В первый и последний в жизни раз. Кажется, 40 стихотворений. Или – тридцать. Да и не важно, сколько. Важно, что все-таки увидел. Помнится, Василий Палыч, говоря со мной о «Метрополе», особенно упирал на участие Высоцкого:

– Мы ИХ умоем Володей.

Имелось в виду, что все его стихи всем известны, благодаря магнитофонам, а ведь не печатают, суки!..

Это правда была – не печатали его совсем. Впрочем, многих тогда не печатали. Но Высоцкому как бы еще и отказывали в профессионализме, что его невероятно оскорбляло, злило, может быть, даже больше, чем так называемые цензурные соображения. Поэты и по сей день не считают его коллегой, хотя и не признать не могут уже.

«Метрополь» готовился Женей Поповым в крохотной однокомнатной квартирке, где ранее жила до того недавно умершая мама Васи – великая Евгения Гинзбург. Здесь-то мы и встретились в последний раз на коллективном чаепитии, когда Аксенов «информировал» участников о том, как Союз писателей совместно с КГБ доблестно громил наше общее литературное детище. Решали: что делать и как вести себя дальше. Высоцкий держался тихо и скромно, он не был членом СП, исключение лично ему не грозило, а поверить, что его будут «журить» в родной Таганке, было невозможно. Помнится, он посидел, послушал-послушал, а потом, после «исторического» фотографирования на память, поднялся и ушел от нас первым в морозную ночь.

Лауреат Нобелевской премии Томас Стернс Элиот, Элизабет Робертс, Марк Розовский «Убийство в храме. Репетиция» Спектакль-акция памяти отца Александра Меня