Изобретение зла

В дальнем конце чердака был ещё один люк, к которому я никогда раньше не приближался; я знал об этом отверстии по неясному пятну света, которое могло быть только выходом на крышу.

Стояла безлунная ночь, но я помнил направление.

Прощупывая черноту, я пробирался сквозь нечастый ельник темных брусьев; с каждым шагом воздух становился холоднее и, наконец, дырка звездной глуби выдохнула на меня такой мороз, что несколько секунд я просто не мог позволить этому воздуху войти в свое теплое тело.

Над дыркой стоял деревянный колпак, похожий на скворечник. Две ребристые дверцы долгие годы старались удержать здесь порывы ветра, но одна из них сдалась, провисла; ночные ветры навсегда разлучили эту пыльную чету. Вторая, ровная дверка, печально поскрипывала, оплакивая ушедшую молодость и счастье взаимной любви. Но неужели Синяя ничего не вспомнила?

Лесенки не было. Значит, спасения не было тоже. Я надеялся спрятаться здесь, пока Черный уйдет на другую крышу. А оттуда уже нельзя вернуться. Есть ещё несколько минут. Я прислушался - пока тишина.

Я вернулся и запер нижний люк палочкой - эта хрупкая защита позволит выиграть хотя бы минуту. И в этот момент внизу зародились, развились, оформились и окрепли голоса, вскрики, бьющиеся в истерическом припадке охотничьей радости.

По шести ступеням я вылетел на крышу.

В последний момент шестая обломилась и мне пришлось схватиться за что-то занозливое и скользнуть по нему рукой. Рука не почувствовала ни боли, ни холода.

Дважды поскользнувшись, я перебежал к тому скворечнику, который примерз к крыше в очень неудобном месте, на краю, и уже не мог отодвинуться дальше. Я сел и свесил ноги внутрь, держась рукой за единственную крепкую створку, и стал ждать.

В моем кармане лежали сейчас десять металлических шариков от подшипника - это самое важное.

Я слушал.

Холод заставил меня оцепенеть, я не мог двигаться, но слышать мог. Из-под ног, совсем близко, всплыл шум, приближенный дыркой шум далеких голосов - потом голоса оборвались. Невидимый, я висел в черном проеме, готовый каждую секунду спрыгнуть вниз, в чердачный сор, и уже там проиграть окончательно.

На крышу вышла тень. Тень двигалась осторожно, оглядываясь, выискивая место, которое может прятать жертву. Самое время. Я достал шарики, тряхнул их в жменьке и бросил - мимо крыши, в пустоту. Чужая крыша, подхватив игру, весело зазвенела чем-то покотившимся. Тень подошла к краю. Она стояла, вырезая из звездной ткани черный лоскут; она раздумывала. Сейчас в ней не осталось ничего, кроме черноты. Сейчас было видно, насколько черным он стал. Наконец, тень вытянула щупальцы, наклонилась и скрылась внизу.

Грохот тонкого железа, принимающего ношу. Чистый звездный горизонт. Небо снова стало небом.

Я встал на носки, придерживаясь за створку. Тень была внизу; она угадывалась по редким, резким шевелениям, по шершавым звукам ржавых листов, прогибаемых ногами. Черная тень ушла, ещё раз мелькнув над хребтом дома.

Несколько зеленых вспышек осветили горизонт. В эту ночь стреляли мало, совсем мало. Раньше окраины светились, а теперь я мог видеть всю черноту большого пространства, глядящего на наш маленький город. Слева, километрах в двух от нас, вздымался тонкий и высокий газовый факел.

Теперь все.

Я спустился, вошел в палату. Было тихо, но никто не спал.

- Слушайте меня! Его больше нет. Жаль, что я не принес вам его скальп, но он удрал слишком быстро.

- Но он вернется?

- Нет.

- Откуда ты знаешь?

- Там мороз градусов двадцать пять. И он не выберется вниз до утра люки закрыты и даже не видны. Особенно ночью. Если даже он выдержит, то попадет уже не в эту больницу. Мы больше никогда его не увидим.

Я лег на свою кровать у окна и стал смотреть в высокий потолок. Потом достал из тумбочки остаток вчерашней свечи, завернутый в платок, и развернул.

Фитиль продолжал тлеть. Я дохнул на него и голубой язычок пламени осторожно раздвинул тьму.

112

С тех пор прошло много лет, почти полвека, но огонек этот так и не погас.

Я всегда старался держать его поблизости от себя, со временем я даже заказал для него специальный коробок с окошком. Ветер, дожди, порой мое равнодушие или ревнивая злоба моих подруг не мешали ему гореть. Дважды свеча оказывалась под водой, один раз её бросили в костер, много раз пытались раздавить, как-то я не вспоминал о ней пять лет - но оранжевая искорка на кончике фитиля продолжала тлеть. И она всегда разгоралась стоило лишь дохнуть. Вначале я не понимал что поддерживает и что заставляет гореть этот яркий необжигающий язычок, да и сейчас не вполне понимаю, а лишь надеюсь, что он из тех огней, которые не гаснут

- как и газовый факел, сделавший мой город знаменитым.

Сейчас город полностью перестроен, от старого госпиталя не осталось и следа. Город превратили в уютный туристический центр и с каждым годом все больше туристов наводняют его, особенно в конце весны - тогда от них просто нет спасения. Они приезжают, чтобы увидеть огонь, который невозможно потушить и наивно восхищаются, слушая выдуманные истории о факеле. Да и зачем им правда?