Изобрети нежность

Костя чуточку подождал, не поступят ли какие новые сообщения снизу, и энергично замахал рукой: мол, жми, пока она молчит!

Николай Романович

Времени Павлик не знал. Но высокое небо, хотя и подернутое белесой наволочью, было ярким. От Жужлицы и от садов налетал запах снеговицы. А за речкой уже мелькали на Буерачной фигурки людей.

Окружающее с коричневой дорогой, тесовыми оградами вдоль нее, садами – такое неприветливое ночью, выглядело опять будничным, знакомым и не вызывало беспокойства… Сразу от калитки Павлик вышел на тропинку, что вплотную к заборам вела от одного двора к другому, и старался не упустить ни одной мелочи, которая вдруг может оказаться важной.

Главный интерес представлял для него пока дом Вики, и на подходе к нему он убавил шаг. Для виду нагнулся и обломил кусок заледенелой корки от рыжеватого, в грязевых потеках снежного бугорка, стал крошить его в ладонях.

Он даже не успел как следует испугаться, когда чьи-то сильные руки, легонько приподняв его за плечи, развернули на сто восемьдесят градусов. И на него в упор уставились как-то странно блуждающие, с косинкой глаза. Это первое, что заметил Павлик, оказавшись лицом к лицу с незнакомцем. Уже в следующую секунду тот распрямился, слегка отстранив его, и непонятно громко захохотал:

– Напугался?

– Н-нет… – растерянно проговорил Павлик. – То есть напугался…

Мужчина опять странно весело захохотал.

– Ишь ты! Пугливый, значит? – Достал из кармана большой белый платок, утер им руки. – Чего ж ты пугливый такой, а?

Павлик его не понял.

У мужчины были цепкие черные глаза, подбородок и щеки гладко выбриты, от висков красивыми тоненькими стрелками сбегали темные бакенбарды. Выглядел он молодо. Некоторая дряблость в лице и морщины у глаз появлялись, когда он смеялся. А черное пальто, серая шляпа и сверкающие лаком ботинки придавали ему строгий, даже начальственный вид.

Он оборвал смех, отдышался, глядя на Павлика.

– Что же это ты, а?.. – спросил он снисходительно и вроде бы непринужденно, по-приятельски – как это кажется взрослым, когда они разговаривают с детьми. – В мое время пацаны отчаянные были!

Павлик не знал, что сказать. Незнакомец исподволь все еще похохатывал. А при его внешней солидности эта дурашливость была не к лицу.

– Не здешний, а? Приехал откуда-нибудь? Или в гостях?

Не в силах избавиться от охватившей его скованности, Павлик опять замялся. К счастью его, на тропинке против дома Вики появилась жена сторожа Кузьмича, невысокая, полная, с яркими губами, про которую Татьяна Владимировна говорила, что она лет на тридцать моложе своего мужа и по виду годится ему в дочери. Она выбежала в одном легком платье, держа в обнаженных до плеч руках большой пуховый платок.

– Николай Романович! – Голос у нее был задорный, певучий. Мужчина оглянулся. – Вы упустите жаркое! Кузьмич сердится!

Только теперь Павлик догадался: пьяный!

Вместо ответа незнакомец хлопнул его по плечу.

– Ну, бывай! Лето большое – познакомимся! Кататься любишь?.. Подсохнет малость, покатаю! Я вашего брата люблю!

Павлик заметил наконец в проходе между заборами автомобильное колесо, а когда незнакомец вслед за женщиной направился к дому сторожа – разглядел и одинокий «Запорожец» у обочины, по ту сторону Жужлицы.

Мать не зря говорила, что нервы у него никуда не годятся. Эта пустяковая встреча совершенно испортила ему настроение. И к дому Васильевны он пошагал, уже начисто забыв о своих обязанностях наблюдателя.

Молочница Васильевна

Любую новость можно было узнать от Васильевны. Когда она приносила молоко и усаживалась «дать ногам роздых», голос ее, текучий, жалостный, проникал во все уголки дома, сквозь ширмочки, перегородки. Васильевна могла назвать поименно всех жильцов и садовладельцев на километры вокруг. И о каждом знала, кто как живет, чем занимается, у кого «куча» детей, а у кого «куча» добра или денег. Эта впечатляющая «куча» была ее главной мерой.

Но сегодня, кажется, только в доме Вики, логике вопреки, все оставалось на своих местах. От встречи с незнакомцем, как по волшебству, начались неожиданности.

Едва Павлик шевельнул щеколдой, на крыльцо тут же всполошенно выскочила Васильевна. Охнула, разглядев Павлика за оградой.

– Ты это… – Словно ждала кого-то другого. – А я и забыла про все! Не до того теперь! У меня же беда!.. Беда какая!.. – повторила она и, прижав к щеке ладонь, горестно покачала головой. – Забыла я про молоко! Совсем из ума!..

Павлик даже поздороваться не успел. Машинально подумал только, что если бы она не забыла и принесла молоко, они бы вряд ли открыли ей…

– Гришу-то моего… Матвеича!.. Лихоманка нынче… ударила!.. – нервно спотыкаясь на каждом слове, объяснила Васильевна. – Как с неба свалилось… горе-то!.. На скорой увезли… Матвеича!.. Пока ее доищешься, скорую-то!.. Я нынче и коровенку… позабыла доить!

Из глубины двора, как бы в подтверждение ее слов, послышалось жалобное мычание.

– Ты тутова… погуляй!.. – спохватилась Васильевна. – Я сейчас!

Горе сделало ее такой несчастной, что Павлику стало неловко.

Мир вверх тормашками